Стервятник

Chapter 14

Меволь поставил на стол стакан молока, а когда Айвэ бросил на него кислый взгляд, сказал:

— Пейте.

Айвэ отвернулся. Меволь пристально смотрел на него до тех пор, пока не понял, что его не собираются слушать. Впрочем, он не имел такой власти над советником, чтобы принудить его к чему-то, и вполне отдавал себе в этом отчет.

Айвэ не повезло больше остальных: если Аарон переживал всего две течки в год, то он был вынужден делать это каждые три месяца. Другой причины уезжать четыре раза в год из дворца у Айвэ не было: в действительности он никогда не уставал от работы, и если бы его природа не заставляла его слабеть, он бы ни за что не покинул своего кабинета.

— Я не хочу. Принеси мне вина, — потребовал Айвэ без прежней твердости в голосе и прикрыл глаза. Уже второй день он не выходил из комнаты, и самым приятным для него развлечением было смотреть в открытое окно. Снег растаял, обнажив беспробудно спящую всю зиму землю. Айвэ слышал пение птиц, и ранняя весна, сопровождаемая теплым солнцем, хоть сколько-нибудь радовала его душу.

Меволь взглянул на письма, что Айвэ держал в руках.

— Не увлекайтесь им, — сказал он. — Он все-таки принц.

Омеги всегда были особенно чувствительны в те периоды, когда по природе им было положено зачать. Айвэ раздраженно фыркнул и вновь прижал бумагу к губам — как соблазнительно она пахла! Его бросало то в жар, то в холод, и прежде он не замечал за собой такого поведения.

— Поучи меня еще, — тихо сказал он. Настроение было паршивым. — Оставь меня.

Меволь не надо было просить дважды.

Оставшись в одиночестве, Айвэ поднялся с места и отложил письма на стол. Он никогда не одевался во что-то плотнее шелкового халата в такие дни, и когда он потянул широкий пояс, легкая ткань без труда соскользнула с плеч. Обнаженный Айвэ босым шагом двинулся к окну. Прикрывшись шторой, он поглядел на улицу, замечая, как Фалко подметает дорожку. Такой унылый вид не мог удерживать внимание советника долго, и он отошел от окна.

Тело вновь содрогнулось в сладострастной истоме. Айвэ коснулся шеи и спустился к груди — разве зазорно было это для омеги, никогда прежде не бывавшего в крепких объятиях? Взгляд его невольно упал на письма, стопкой лежавшие на столе, и в голове мелькнула похабная мыслишка, достойная такого человека, как он. Он кошачьей поступью подошел к столу, взял письма и, вдыхая их чудный аромат, лег в постель, предаваясь ласкам, которыми давно научился заглушать вспыхивающее желание. Меволь было известно о подобной его черте, но он никогда не заговаривал об этом, зная, что это удел всех жителей этого дома.