Марионетка аристократа

Глава 42. На расстоянии выстрела. Часть 1.

Всё с тем же хладнокровием Гермиона смотрела перед собой, раз за разом вспоминая всё, что произошло тогда. Возвращаться к событиям тех месяцев не хотелось, но она чувствовала в этом острую необходимость. Порой нужно обернуться назад, чтобы суметь двигаться вперёд – уж это она знала, как никто другой. И всё же... На первый взгляд казалось, что она ничего не чувствует: ни боли, ни грусти, ни тоски, ни разочарования. В этих эмоциях больше не было смысла, как и терзать себя пустыми думами и сожалениями о том, что вроде происходило с ней совсем недавно, но в то же время осталось позади. Раньше она уж точно не была такой – была гораздо более живой и эмоциональной. Теперь же, за каких-то полтора месяца, научилась быть другим человеком, выковала из всех тех страданий и лишений себя новую и точно знала, что даже это – лишь начало её пути. Вспоминать о том, как она пережила этот период бок о боком с Малфоем, как заново училась жить и дышать, мирясь с новой реальностью – разумеется, черт побери, это было горько. Но разве другим не наплевать? А раз так, для чего эти страдания ей самой? В чём суть самобичевания, когда ничто не изменить? Разве тот же Малфой оценил тогда её стенания по нему и её потерям и оценил бы сейчас? Губы Гермионы изогнулись в кривой, практически издевательской, а в чём-то даже ядовитой ухмылке: не-е-ет! Эти почти что два месяца – эти горестные, поганые, сложные месяцы, пожалуй, подарили ей то, что не смогли все прежние годы войны: научили видеть мир таким, какой он есть, заставили снять розовые очки и погасить свои эмоции. Глядя на себя в зеркало, Гермиона больше не узнавала в нём ту девчонку, ведь даже взгляд её поменялся. Кто теперь была та молодая женщина, что смотрела на неё так хмуро и серьёзно, заглядывая в самое нутро, видя самую суть происходящего в себе и других? Где она пряталась раньше, когда была нужна, когда Гермиона так остро в ней нуждалась? Теперь уже плевать, где. Главное – она была в ней, она стала ею.

Раньше же она многое не видела, буквально являлась другой. Всё также страдала по Малфою, жила надеждой, что он придёт к ней в спальню, обнимет и скажет, наконец, что всё будет, как раньше, что это был дурной сон. Что он вновь будет с ней, что не разлюбил и никуда не уйдёт. Тьфу! Ведь она, оставшись брошенной здесь, в военном лагере, в одиночестве в четырех стенах, уже готова была лезть на них, лишь бы не принимать такую реальность... Только бы не мириться с тем, что всё так закончилось для неё, и буквально всё, чем она дорожила и что любила за последние полгода, что имела в разничтоженном и посыпанном пеплом павших, разрушенном войной мире – все потеряно! Месяц стенаний, душевной боли, разочарований и новых поисков себя... Как вообще можно было жить столько времени, ища оправдания ему? Себе? Тяжёлый глубокий вздох, встряхивание головой, прищуренные глаза. До чего же она раньше была несуразно наивной и глупой! Святой Мерлин, удивительно, насколько болезненные события способны менять других, отрезвлять и закалять. Теперь даже вспоминать о себе прежней – той разбитой и несчастной девчонке, Гермиона было отвратительно. И всё же она вернулась к тем событиям, чтобы закрыть этот чёртов гештальт и совершенно точно двигаться дальше – в новую, пусть и вынужденную жизнь.