Чёрные вены

22. Я всё забыл и бросил.

Люди начали собираться в кафе, чтобы посмотреть на Антона, а тот заметно нервничал по нескольким причинам. Во-первых, это было его первое выступление на публике, на которое он уже жалел, что согласился. Во-вторых, Арсений написал, что не успеет приехать, потому что он вдруг срочно понадобился на работе. А в-третьих, Антон был тем ещё ссыклом. Ему было не на ком зафиксировать внимание, он трясся, как лист липы на ветру, а людей приходило всё больше. Да и всё этим днём шло категорически не так, как планировалось. Арса не было с самого утра, и проснулся юноша один, потом яичница сгорела, а ни кофе, ни чая у них с Серёжей дома не осталось. Матвиенко должен был приехать только через неделю, и это очень печалило парня, потому что он ненавидел оставаться один в квартире. Становилось холодно и слишком много места. Потом двери вагона метро закрылись перед его носом, а он сам чуть не упал с эскалатора. Вердикт один — ничего уже не могло пойти хорошо.
В кафе было человек сорок, учитывая то, что оно рассчитано только на двадцать. И ни один из этих людей не был Арсением, который был нужнее их всех сейчас. Нервы юноши, натянутые на облака, зашкаливали. Надо было начинать, но он не мог, паника одолела его. Он сидел на холодном полу в комнате для персонала и старался прийти в себя. Бежать было некуда. Он рылся в сумке в поисках еды, но ничего не мог отыскать. Его пальцы натолкнулись на гладкую баночку с таблетками, которые Шастун дал Арсу во время его последней панической атаки. Успокоительные. Антон взял её в руки и, повертев, увидел маленькую записку, гласившую: «Прими это, если вдруг запаникуешь. Я тебя люблю, Ангел, ты справишься.» Парень улыбнулся и принял одну капсулу. Через минуты две немного полегчало, и на душе снова потеплело от заботы, которую дарил ему Арсений. Заботу, о которой юноша годами мечтал.
У него было минуты две, а потом Шастун должен был выйти на сцену и начать играть. Выбора не было, потому что знал, Добровольский его уволит за очередную выходку. Он и так был по колено в проблемах и разрушенных надеждах, чтобы добавить к ним ещё одну. Антон слышал, как люди разговаривают в зале, изредка раздавались хлопки. А внутри бушевал океан, захлёстывая нервы. Руки дрожали, было жарко, а ещё неимоверно хотелось курить. Он вышел на задний двор и засунул руки в карманы чёрной худи, чтобы они не замёрзли от прохладной погоды в конце марта. Питер был до ужаса непостоянным. То ярко светило солнце, то ветер срывал с ног худого Антона. Кончики пальцев нащупали что-то в кармане. Вытащив содержимое наружу, он увидел сигарету с зажигалкой, и такую же, как и на баночке с успокоительным, маленькую записку. «На крайний случай», — гласила она. Шастун улыбнулся и в миг поджёг кончик никотиновой палочки. Он вдохнул горький серый дым в лёгкие, и сразу же стало тепло. Вокруг торжествовала тишина, лишь лёгкий шелест листьев на деревьях создавал фоновой шум. Внутри у парня росло какое-то смешанное чувство, было то беспокойство или волнение. В его жизни всё наладилось, но он не мог поверить, что навсегда. Потому что так не бывает. И предчувствие приближения чего-то плохого не уходило из его головы вот уже неделю, но он не мог ничего изменить. А сейчас его ждала хоть и маленькая, но всё-таки сцена.
Антон присел на стул и поднял микрофон. Оглядев толпу, он понял, что Арса там всё так же нет, и можно перестать искать его. Шастун сделал глубокий вдох и понял, что бежать некуда. Из угла зала на него выжидающе смотрел Паша, а ещё сорок с лишним пар глаз.
— Привет всем. — сказал парень настолько бодро, насколько смог, — Меня зовут Антон Шастун. Я знаю, вы ожидали кого-то другого, но случился я по техническим причинам. Надеюсь, не разочарую. Сегодня я сыграю вам несколько своих песен.
Из зала раздались хлопки, отчего уверенности прибавилось.
— Первая называется «Старые Города». Она посвящена моему любимому человеку, который не смог быть здесь сегодня. — заключил Антон с грустью.