Чёрные вены

33. Люди не любят расставаний.

Люди не любят расставаний, с чем бы они ни были: с родным городом, с местом, которое стало домом. А особенно люди не любят расставаться с другими людьми, потому что это всегда больно и не имеет никакого смысла. Особенно в случае, если человек был любим и любил сам. Приходится всё бросать, менять место жительства и номер телефона в попытках забыть всё, что было. Но этого Антон больше не хотел. С прошедшей ночью что-то в нём изменилось. Быть может, дал трещину барьер гордости, а может, он просто услышал те слова, которые были так нужны, чтобы перешагнуть, наконец, через все обиды. Он снова видел ту любовь в глазах Арсения, чувствовал его заботу. Поезд уносил его в далёкий Воронеж, пока он, дожидаясь проверки билетов, сидел у окна. Мимо проносился, смешиваясь в единую кляксу перед глазами, весь мир. В наушниках играла музыка, помогая немного абстрагироваться от шумного беспокойного настоящего. Впереди у него три недели спокойствия без Арсения, в которых он нуждался, наверное. Или нет? Антон помнил его руки на талии, шёпот на ухо, который всё не мог выйти из головы. Арс хотел его вернуть, он по нему скучал. Юноша много думал о его словах про эгоизм. Действительно, подумал ли Шастун о нём хоть раз, не обвиняя в предательстве? Теперь всё уже высказано и, несомненно, стало лучше. Только у него уже нет путей назад. Подумай он обо всём этом хоть секунду с утра, сидел бы он в шумном поезде сейчас? С этими мыслями он забрался на свою верхнюю полку и укрылся пледом по уши, потому что ему всё так же было холодно. Антон не любил расставания, потому что он чувствовал свою вину, но не было сил признать её. Он так хотел вернуться.

***
Антон вышел из душного поезда одним из последних, спускаясь на полный людей перрон. Вот он — его родной город Воронеж. Он так ждал эту поездку, но теперь радости почему-то не чувствовал. Только какую-то неведомую грусть. На самом деле это место никогда не приносило ему радости. Он просто стремился сбежать сюда от воспоминаний о потерянной любви, от Арса. А теперь это не имело смысла. Он, может, и не был готов его простить, но поговорить без криков точно мог. Он скучал по нему едва ли меньше, чем по нему мужчина, скучал по его голосу, который произносил ласковое «Тоша» и по признаниям в любви. Хотелось верить в их правдивость.
Юноша брёл, не спеша по вокзалу, поглядывая на людей вокруг. Кто-то радовался встрече с любимыми, стискивая их в объятиях, а кто-то так же, как и он сам, шёл один. Кто-то грустный, кто-то весёлый, все двигались в разном ритме. Антон вздохнул и выдавил из себя улыбку. Внутри было всё равно как-то пусто. Он мог бы взять билет обратно и уехать прямо сейчас назад. Он мог бы вернуться на пару дней перед третьей годовщиной смерти мамы. Эти мысли в сотый раз появились в голове за последние сутки, но парень всё равно этого почему-то не сделал.
Он брёл по улицам до ближайшей автобусной остановки. В наушниках всё так же играла музыка, мысли наступали друг другу на пятки. Антон оглядывал знакомые улицы, которые стали совсем чужими. Крестики немного щипало, но не так яро, как раньше. Поцелуй, видимо, помог. Вокруг бегали люди, всё стараясь куда-то успеть. Шастун мог лишь вяло переставлять ноги, а потом плюхнулся на самое дальнее сиденье в автобусе. Он устал от долгой дороги, его ломало без сигарет, а ещё он очень хотел домой. Домой туда, где его ждали. А Арсений сейчас локти себе кусал, ведь три недели в ожидании — это так долго. Антон закрыл глаза, погружаясь в музыку, и сделал глубокий вдох. Воспоминания нахлынули единым потоком, ударив в голову, как дешёвый алкоголь. Каждая картинка, казалось, была в прошлой жизни: их первый поцелуй, свидания, признания. Парень так хотел сейчас уткнуться в плечо Арса. Он сидел и гадал, любовь — это внутри или просто привычка иметь рядом с собой человека. Сначала было тяжело привыкнуть к тому, что у тебя есть тот, кто заботится, а теперь невозможно вспомнить, каково это — жить одному. А потом он приехал на свою остановку и настало время совсем других воспоминаний.
Дом встретил его пустотой и затхлостью. Юноша так давно здесь не был, что и забыл широкий подоконник, удобную, хоть и старую кровать. Он сразу достал сигарету и подошёл к форточке. На улице начал капать мелкий дождь. «Как будто Питер теперь преследует меня повсюду» — промелькнуло у него в голове. Антон усмехнулся от собственных мыслей. Докурив сигарету, он протёр пол, который покрылся сантиметровым слоем пыли, как и вся мебель. На этом дела закончились. Нашёл в ящике свою воронежскую симку, номера которой Арсений не знал. Потрескавшийся телефон чуть ли не с хрустом включился. На нём горел пропущенный от Позова, буквально час назад. Шастун удобно устроился на подоконнике и набрал номер. Через пару гудков в трубке послышалось радостное:
— Привет, шпала!
— Привет, Поз.
— Как доехал? — задал дежурный вопрос друг.
— Нормально, если бы на нижних полках бабушки так громко не обсуждали мою худобу, — усмехнулся Антон, — А потом решили курицу поесть. На весь вагон пахло. А ты знаешь, меня от большинства еды воротит сейчас, поэтому я в туалете минут десять провёл, — он говорил об этом так, словно это абсолютно нормально.
— Тох... Это называется булимией, и это надо лечить. Сам же понимаешь. Сколько? — с волнением спросил Дима.
— Шестьдесят килограмм в пятницу было, — ответил Антон.
Он потушил сигарету об оконную раму, а потом, кряхтя и вздыхая, сполз с подоконника и достал из-под кровати весы. Они показали неутешительное «пятьдесят восемь с половиной». Конечно, Антон понимал, что так аномально терять вес — это неправильно. Но что он мог сделать?
— Всё ещё шестьдесят, — соврал он другу, чтобы тот не волновался.
Они ушли от темы его булимии. Юноша рассказывал увлекательные истории про театр, про постановку, стараясь всячески избегать темы Арсения и их расставания. Потому что Антон не любил расставания, а особенно вспоминать о них. Это привносило в его жизнь бессонные ночи и лишнюю пару сигарет. Дима предложил встретиться завтра, а Шастун с энтузиазмом согласился. На сегодня у него уже были планы. И заключались они в сне, потому что из-за неспокойных соседей и храпящего на соседней полке мужика в поезде уснуть ему не удалось.

***
Антон стоял у театра, в котором только-только прошла премьера спектакля. Только уже не его собственного, а его прекрасного жениха. Арсений выбежал из чёрного хода с сияющей улыбкой от уха до уха. На нём был красивый чёрный костюм. Хотя, на брюнете все вещи смотрелись идеально. В несколько шагов Арс оказался рядом с Антоном и стиснул его в крепких объятиях. Они ещё долго стояли, целуясь, потом. По дороге в сторону метро Попов с заворожёнными глазами и нескрываемым восторгом рассказывал обо всём: о его волнении, о реакции зала, а ещё о парне, стоящем рядом, который таким же завороженным взглядом на него смотрел.
— Когда паника накатывала, стоило на тебя посмотреть, и всё становилось вмиг хорошо. — он улыбнулся и потянулся за очередным поцелуем. Они ехали в метро, обнимаясь. Пора бы было купить машину, да и деньги были, но Арсений боялся снова садиться за руль. Прошло много времени, но он не мог забыть ту аварию. А Шастун и не настаивал. Ему даже нравилось ездить в метро, когда Арсений был ближе, чем всегда, иногда валился на него всем телом. Антон любил его любым: счастливый, грустный, невыспавшийся и уставший. И он ни на секунду не пожалел, что тогда смог впустить его в свою жизнь снова. Потому что Попов стал о нём заботиться, как о хрустальном бокале. А в глазах одна только любовь.
Антон раз за разом подскакивал на кровати от очередного сна. То ли Воронеж обладал таким свойством, то ли воспоминания об одиноких ночах здесь заставили юношу снова их видеть. Они были все, как этот, такие счастливые, пропитанные любовью. Ни единого кошмара. Шастун снова чувствовал себя тем, кем являлся полгода назад, когда его вены чернели, а жизнь заключалась в одной только работе и снах об Арсении. Только боль в запястьях больше не портила жизнь, как и работа, которая ждала его только через две с половиной недели в Петербурге. Но чувства те же. Это ощущение недосягаемости Попова, мнимого счастья, а на деле — одно одиночество. Так парень больше жить не мог, поэтому решил в тот же вечер отправиться в кафе, которое положило начало.
Он перешагнул порог такого знакомого заведения. В какой-то степени оно стало родным. В углу тот самый столик, за которым он так давно уснул, пропустив свою первую возможность увидеться с Арсением. Но он даже рад, по правде говоря. Тогда было не то время, не то место, да и столько должно было поменяться. Он помнит всё, что происходило в этих стенах. Битое стекло, крики начальника, который, отнюдь, не был таким лояльным, как Добровольский. Антон любит это место, но оно стало таким грустным. Воспоминания о нём полны печали, серости и литров боли. Только яркая улыбка Маши сейчас озаряла всё вокруг. Юноша подбежал к подруге, заключая в крепкие объятия. Он и не думал, что найдёт её здесь. Девушка рассмеялась и, когда парень её отпустил, она отвела его за ближайший к кассе столик, сев рядом. В её глазах горели огоньки, но и они изменились, стали тусклыми.
— Антоша, давай, рассказывай скорее, как и что! А то с февраля не писал, не звонил, а я гадай, что там с тобой. А где Арсений? Я думала, ты с ним притараканишь. — единым потоком слов протараторила девушка, — А похудел-то как...
— Арсений? — переспросил он, — Да мы с ним... Расстались, вроде как.
— Что? — донеслось от Маши, — В каком это смысле? Вроде как? Антон, не молчи!
— Давай лучше потом. У тебя через полчаса смена заканчивается. Пойдём куда-нибудь, побеседуем по душам. — с натянутой улыбкой ответил Антон.
На том и порешили. Пока Шастун ждал девушку, он вглядывался в неё, в её поведение, которое переменилось так же, как и всё в этом кафе. Она стала мягче, грустнее, постоянно проверяла повязки на руках, которые Антон не сразу заметил. Он видел, как всё старое почему-то ушло за полгода. Всё, что казалось ему таким родным в городе. Чувства те же, а вокруг уже другие события, люди. Кафе больше не кажется приятным, а дом тёплым. Время шло для всего мира, для любого места, но один Антон стоял на месте, не в силах забыть обо всём, что здесь произошло. Он не мог переступить гордость, признать вину и вернуться туда, где теперь его дом. Там весёлые посиделки с Серёжей, там театр, там Паша с его подколами. И Арсений, конечно же. Его тёплые объятия, поцелуи и всё, что Антон в нём любил. Но вместо того, чтобы искать сейчас пути восстановить отношения, он сидел здесь, совсем забыв о самоцели. Его так тянуло в этот одинокий Воронеж, но он больше не понимал почему.

***
Они завалились в шумный клуб уже изрядно напившиеся дешёвым алкоголем из ларька неподалёку. Этот клуб, да и ларёк, тоже были огромным воспоминанием о том времени, когда Антон только начал курить, выпивать, пока его мама проводила время в компании отчима. В туалете этого дрянного бара случился его первый секс, с его одноклассницей Кристиной. Мерзко, неловко и неправильно было, конечно, но что уж теперь думать об этом. Музыка оглушала, сбивала с толку, но, безусловно, помогала забывать. Маша в миг потащила его к барной стойке, на ходу крича бармену, чтобы поставил им по порции виски. Она долго несла какую-то чушь, в которую вслушиваться не было сил, и нервно теребила бинты на руках. Антон следил за действиями подруги туманным взглядом. В определённый момент за ними проглянули шрамы, но не такие, как у Антона. Полоски, пересекающие запястья, ровным счётом как у его матери. У Маши умерла родственная душа. Глупая хмельная улыбка слезла с лица, сменяясь тревогой. Трудно было не заметить какую-то истеричность в тоне девушки, страх. Но он это почему-то упустил. Глаза юноши застыли на тараторящей что-то подруге, которая, уловив его взгляд только минуту спустя, замерла. Она растерянно взглянула на руки и тяжело вздохнула. Время им обоим, наконец, рассказать правду.
— Почему ты не сказала мне? Я же твой друг, даже в Петербурге, — перекрикивая музыку, спросил парень.
— Это было тяжело пережить, а потом просто старалась не вспоминать. Решила скрыть это ото всех, но стали спрашивать, точно ли я не режу вены, — грустно ответила она.
— Купи браслеты, как у меня, — он потряс побрякушками на руках, — Помогает.
Маша улыбнулась, радуясь, что друг не стал продолжать эту тему, не стал жалеть, потому что от этого она ужасно устала.
— Правда есть кое-кто... Человек, который мне нравится, — робко пролепетала девушка, — Он тоже в Питере живёт.
Губы Антона тронула лёгкая улыбка, но быстро померкла.
— Ты же понимаешь, что это не будет настоящей любовью? — напрямую задал вопрос Шастун.
— Я понимаю, Антош, но я хочу верить, что у нас есть шансы.
На этом тему они закрыли.

***
Дальше была очередь Антона рассказывать свою грустную и долгую историю. Приходилось срывать и без того только-только восстановленный голос, перекрикивая громкую музыку. Это растянулось на добрые полчаса и три стакана виски. Под конец мозг уже плыл, и весь мир стал единым пятном. Антон глупо улыбался, вспоминая об Арсении, потому что все обвинения кончились на втором стакане спиртного. А дальше — воспоминания, то и дело появляющиеся в памяти, и слова о любви.
— Так почему ты здесь? Езжай к нему, разберитесь во всем. Вы слишком многое прошли, чтобы так глупо расстаться из-за недопонимания и тайн. — пьяным голосом сказала в конце рассказа Маша.
— Я не стану, просто потому что мне нужно побыть от него подальше. Я привык, что он рядом, заботится обо мне. Ну или пытается, по крайней мере. Я привязан к нему, и хочу простить так просто, потому что сейчас я один. Я очень сильно хочу поговорить с ним, но не могу набраться сил. Мне нужно время. Дурацкое оправдание трусости, правда? — Антон хихикнул.
Вдруг его резко затошнило, и он, чуть ли не свалившись со стула, бросился в сторону туалета. Организм сходил с ума, заставляя парня дрожать всем телом. Он влетел в уборную и приземлился у «белого друга». Но рвать было особо нечем, только жгучим и очень противным алкоголем, и утренними блинчиками. Не стоило пить на пустой желудок. Его буквально вывернуло наизнанку. Он просидел у туалета минут пять, пока тошнота не отошла. Было жарко и очень кружилась голова. Через какое-то время он на ватных ногах добрался до раковины и умылся. Вода помогла немного прийти в чувства, но руки всё так же дрожали. Антон оглядел своё отражение в зеркале: бледное худое лицо, синяки под глазами и блёклые губы. «Едва ли лучше мертвеца выгляжу», — подумал юноша. Позади, у самой двери, оказалась Мария, с тревогой глядящая на друга.
— Тебе нужно вернуться домой, — раздалось в помещении.
— Я и так дома, — сухо бросил Шастун в ответ.
— Ты знаешь, о чём я.
Они вышли из туалета, направляясь на улицу. Счёт, видимо, оплатила Маша. Теплый воздух обволок прожжённые сигаретами лёгкие, которые и сейчас требовали никотина. Антон не смог отказать себе в удовольствии покурить и в следующую секунду поджёг кончик палочки.
— Всё так же куришь? — спросила девушка серьёзным, словно была трезва, голосом.
— В два раза больше.
— Ты выглядишь как скелет, — безэмоционально говорила она, давя на Шаста, — Очень плохо, Тох
— Хватит об этом говорить, как будто это оскорбление, — вглядываясь в окна дома напротив, ответил Антон.
— А на тебя по-другому не действует.
— На меня ничего уже не действует.
— Переставай страдать уже, у тебя хотя бы он есть. У тебя есть грёбаная родственная душа. Мне только плакать по ней, — ядовито произнесла Бендыч.
— Говорят, что когда ты одинок, то боли меньше.
Антон отбивал одни слова подруги за другими, как мячи.
— Возвращайся домой, — наконец вылетело из её уст.
— Нет.
Этот отказ повис в воздухе. Девушка опустила руки, потому что сказать больше было нечего. Антон обнял на прощание Марию и без лишних слов повернул в сторону дома, напоследок взглянув на неоновую вывеску клуба.
Улицы в три часа ночи были пусты. Не с кем было поговорить. Некого взять за руку и поцеловать на берегу великой Невы. Танцевать у ночных клубов тоже не с кем. Ты один, бредёшь по раздолбанному асфальту, докуривая последнюю сигарету в пачке. Тело немного сводит, но стараешься внимания не обращать. Мол, дойдёшь до дома живой, и хорошо. Когда телу плохо, мысли не лезут никакие, а оно только на руку юноше. Он безумно домой хотел, но Маше сказать этого не смог. Он окончательно запутался в чувствах и желаниях. Его тянуло в Петербург, чтобы снова любить Арсения, но прощать его он не хотел, не мог так быстро. Поэтому он решил, что он ещё две с половиной недели побудет вдали от шумного города и своей любви. В Воронеже он другой. Не такой загруженный, особенно беззаботный и рассеянный. Тут другие люди, и думается легче. Пообещал себе, что, как только во всём разберётся, он снова встретит взглядом Петербург. Сейчас — не самое лучшее время. Лучше он придёт в пустую квартиру, завалится на кровать и уснёт, хоть и с трудом. Ему просто плохо спится, когда не хватает тепла.
Антон не любит расставания, потому что ему засыпать одному холодно. Он их так сильно не любит, что готов мучаться от бессонницы хоть сотни лет. Антон не любит расставания, злые и громкие, потому что их вообще невозможно любить.