Чёрные вены

23. Твои слёзы на моей футболке...

Антон стоял на большой сцене, немного скользкой и потёртой от старости. На него светило пару одиноких софитов, отчего пыль в воздухе была видна. Вокруг была абсолютная тишина, которую юноша буквально вдыхал, как и дым сигареты, зажатой между его дрожащих пальцев. Да, парень снова подсел, а Арсений почему-то не стремился его останавливать. Но Шастун не позволял себе больше трёх в день. На дворе было седьмое апреля, а ещё первый день репетиций на главной сцене. Юноша с каким-то трепетом ждал этого момента. И именно в данную секунду сбывалась одна из целого списка его мечта. Он стоял на полу, вглядываясь в зрительный зал. Он был совсем пуст, как и всё вокруг. Не сновали туда-сюда гримёры, не расхаживал рядом вечно нервный режиссёр. На секунду весь театр замер, словно умер. Антон пытался что-то увидеть, щурясь и всматриваясь в темноту, где, если приглядеться, можно было увидеть силуэты сидений, но больше ничего.
Через пару минут ему надо было стремглав нестись на вторую работу, потому что игра в ещё не вышедшем спектакле не приносила ни копейки. И от этого начинаешь уставать. Потому что последнюю неделю, с момента, как Антон получил эту роль, юноша проводил в театре по шесть-восемь часов в день, проигрывая отдельные сцены в танцевальном зале на первом этаже. Арсений всё время пропадал куда-то, делая то одно, то другое дело, ведь это было его работой. Но он по несколько раз в день забегал к своему мальчику, который был захвачен этой постановкой целиком. Если Попову удавалось, он оставался хотя бы на пять минут, чтобы понаблюдать за эмоциональной игрой парня. А потом легонько целовал его, пока никто не видел, и снова убегал. Ведь никто в театре не знал, что они — родственные души, любящие друг друга до потери пульса. А потом, после окончания репетиций, Антон бежал в кофейню, в которой теперь мог работать только в вечернюю смену. Добровольский был расстроен, когда юноша попросил сокращение, но рад за парня, ведь исполнилась его главная мечта. Шастун мало спал, плохо ел, курил, но всё равно был просто зачарован всем происходящим.
А сейчас он стоял на сцене, совсем один, и совсем скоро он снова должен был бежать. Его жизнь из статики стала динамикой, не давая ему даже на секунду остановиться. Юноша снова вдохнул тишину, туша сигарету о подошву кед.
— Почему у меня внутри чувство, словно что-то совсем скоро изменится? И не сказать в какую сторону даже. — голос Антона разнёсся по залу, эхом отражаясь от стен.
Он сказал это самому себе, просто озвучивая мысли. Юноша закрыл не выспавшиеся глаза с мешками до колен.
— Просто что-то переменится, и я очень этого боюсь. Потому что у меня по жизни удачи с грош. Я боюсь за Арса, боюсь за себя, потому что если что-то с ним случится, меня либо загрызёт чувство вины, либо я убью себя сам. Потому что не впервой чувствовать, как кровь покидает тело, как бледнеет кожа, как ты становишься лужей на старом коричневом ковре. Я это уже пережил, когда мама умерла вот уже почти два года назад. Я не смог её спасти. Но благо спасли меня, успели. Маша вызвала скорую. Я не переживу, если что-то случится с Арсом из-за меня. Потому что я помню те фото, которые ежегодно высылает мне мама Насти... Её окровавленные, изрезанные руки. Какими мои были когда-то, потому что я слабый. Но сейчас же всё хорошо, правда? Мы с Арсом любим друг друга, я его люблю... Сильно-сильно. Прямо сердце из груди рвётся... Но Судьба же любит меня подставить. Но я очень сильно его люблю. — сказал он на одном дыхании.
Он просто говорил первое, что приходило в голову, ему просто нужно было сказать всё это вслух. Юноша выдохнул и достал ещё одну сигарету из пачки. Нервы вместе с сердцем бились где-то в горле. Юноша не открывал глаз, только часто дышал и искал в карманах зажигалку.
— Ты — моё солнце... Я тоже очень тебя люблю. — раздался голос откуда-то сбоку.
Антон дёрнулся от неожиданности, сигарета выпала у него из рук, а потом была раздавлена ботинком Попова.
— Тебе уже хватит. Ты вообще бросить обещал. — сказал Арс, в мгновение оказавшийся рядом.
Худые плечи юноши оказались в крепкой хватке брюнета. Шастун уткнулся ему в шею, вдыхая аромат мандаринов.
— Я никогда не оставлю тебя. — прошептал на ухо юноше Арсений.
Но Антон ему почему-то не поверил. Да, любил. Да, хотел, чтобы вечность была в их руках. Но почему-то больше в это не верил.

***
Знаете, бывают такие дни, когда совсем ничего не хочется. За окном льёт противный дождь, не тот, который обычно пронизывает город хоть и серой, но такой эстетичной депрессией, а именно противный. Косой, меняющийся от направления ветра. Прохожие морщатся, даже если у них есть зонт, а смысла нахождения в кафе его работнику в такое время сводится к нулю. Все спешат домой, да поскорее. Но Антону почему-то хорошо. Одному в тепле, наедине со своими мыслями и шумом дождя, ему хорошо. Арсений не придёт, потому что он снова в театре. С началом работы над этим спектаклем он постоянно там. Дима вернулся в Воронеж, у него заслуженный отпуск. Он безумно скучал по жене и постоянно о ней говорил, когда парни созванивались. А Серёжа в запое и депрессии. Шастун столько раз предлагал выпить вместе и любую свою помощь, но тот всегда отнекивался и снова уходил. Сегодня юноша отпросился в театре, заставив Арсения, стоявшего неподалёку, задаваться кучей вопросов. Он звонил уже второй час, но Антон не отвечал, а просто писал, что всё хорошо, чтобы тот не волновался. Ему хотелось побыть одному. Потому что такая серая дождливая атмосфера порождает это желание остаться в одиночестве на пару часов. Ничего не шло в голову, стихи не складывались, а мысли путались. Антон просто сидел за столиком и смотрел в окно, за которым бегали недовольные пешеходы. И думал об Арсении. Юноша всегда о нём думал. О синяках, которые пролегли под его глазами, о своих шрамах, которые немного щипало последние несколько дней. Но улыбался Попов всё так же тепло, прекрасно и влюблённо. От воспоминаний Антон улыбнулся.
По радио заиграла какая-то жизнерадостная песня, которая полностью противоречила погоде, но Шастун сделал погромче. Арсений часто говорил, что когда он улыбается, то становится похож на солнце. Совпадение то было или нет, но через пару минут дождь закончился, и солнце осторожно выползло из-за туч. Люди попрятали зонтики, их сморщенные лица распрямились. В один момент мир приобрёл совсем другой вид. Раздался очередной звонок телефона, и Антон на сей раз взял трубку. На другом конце провода послышался облегчённый вздох.
— Ты улыбнулся, что ли, Ангел? Солнце вон вышло, погода к чертям плохая была. — сказал Арсений, — Только больше вот так не сбрасывай.
— Ты не поверишь. Я и правда улыбнулся, а оно само как-то. — хихикая выпалил Антон.
— Я же говорил тебе, что ты — солнце. Моё солнце. — ответил Попов, — Ты куда пропал?
— Паша целую смену предложил, а я согласился. Хотел побыть один. Прости.
— Не извиняйся. Я заеду за тобой после работы?
— Да, конечно. Может посмотрим фильм вместе сегодня? А то из пахоты не вылезаем, нужно отдохнуть.
— Я только за, Тош. Люблю тебя. — ответил Арс и отключился.

***
Мы курим, хотим, чтоб было круто, умирая по минутам,
ведь вместе с этим дымом мы не вдыхаем жизнь.

— Господи, ты можешь послушать меня наконец?! — выкрикивает Антон так громко, что режет уши, — Никто тебя никуда не загребёт, ни в какую психушку, я им не дам! — голос юноши срывался от ярости.
Атмосфера на тесной кухне в квартире Антона накалялась с каждой секундой. Гнев кипел внутри у обоих, а Арсений едва ли сдерживал себя, чтобы не ударить его. Только потому, что очень сильно любил.
— Ты мне обещал! Что никаких терапевтов, Антон, обещал! — орёт в ответ Попов, глядя с яростью на любимого.
Шастун услышал это холодное «Антон», и ему словно пулей пробили сердце, стало так сильно больно, что он пошатнулся, схватившись за холодную плиту позади. Перед глазами всё шаталось из-за дурмана от пачки выкуренных сигарет. Третьей пачки за день.
— Я боюсь за тебя, придурок, потому что как я с тобой справлюсь, если я с собой-то не справляюсь... — выдавил юноша, опуская взгляд, чтобы не видеть буривших его океанов.
Арс потерялся, когда услышал эту фразу. Воздух словно выбило из лёгких.
— Я так устал. У тебя шестой приступ за две недели. А у меня трехнедельная бессоница, — он запнулся, покачав головой, но не в силах поднять взгляд, — Мы с тобой измучили друг друга.
— Почему ты говоришь так? — убитым голосом произнёс Арсений.
Ведь его действительно только что убили внутри.
— Потому что ты не представляешь даже, как я живу. Мы закрылись на своих работах, подохли внутри словно мухи под тапками, как и все наши с тобой чувства. Куда делись поцелуи, объятия, «всё будет хорошо» и «ты справишься»? Куда исчезла вся наша история, которая создавалась с трепетом, сотканная из ожидания и сладкого предчувствия встречи, Арс? А сейчас мы — один большой комок из проблем, и мне не нужно больше... — парень выдохнул.
Арс сделал шаг назад в попытке осознать сказанное любимым человеком. Он приоткрыл рот, тяжко дыша. А потом повернулся на пятках и вылетел из квартиры, чуть не порвав куртку, когда дёрнул её с крючка. Антон окликнул его, но Арсений уже не слышал. Даже и не хотел. Шастун хотел броситься следом, но ноги не держали, и он просто сел на стоящий рядом стул, наблюдая, как Арс удаляется, несясь подальше от этого места. Он горько заплакал, когда тот скрылся за поворотом.
Было около шести, когда слёзы кончились, а им на смену пришло только волнение, нервы и снова сигареты. Шастун был уверен, что сдохнет из-за них вот уже совсем скоро. В трубке слышалось только «абонент вне зоны действия сети» уже сотый раз подряд. Сердце билось где-то уже вне Антона, потому что он его просто не чувствовал. Он то начинал плакать, то пить, потому что боялся, что с Арсением что-нибудь случится. В квартире восторжествовала гнетущая тишина, давящая на мозги. Юноша так долго не протянет. Он откинул голову на бетонную стенку позади него, сидя на подоконнике. Из окна дул морозный зимний ветер. Парень дёргался всякий раз, когда ему казалось, что входная дверь хлопнула. Больше не мог сидеть в тревожном убивающем ожидании. Неизвестность страшила его. Поэтому вскоре он слез и отправился на улицу, нацепив на тонкую футболку только ветровку, хотя на дворе играл январь.
Он спотыкался о ноги других людей в метро. Глаза были застелены пеленой из боли, тревоги и безумного сожаления. Не должен был говорить. Отпускать не должен был. Он винил себя во всём, потому что он просто не смог пережить этот период. Знал ведь, что всё ещё любит, но не смог выпалить это в самый нужный момент. А теперь он не знал, что будет. Потому что Арсений больше ему не поверит. Никогда больше. От этого юноша заплакал прямо в метро, на глазах у сотен людей. Но долго и упорно утирал слёзы, пока не стало спокойней. Или просто они замёрзли на глазах.
В следующее мгновение Антон, промёрзший насквозь, стоял у двери квартиры Попова, трясясь от страха, захлёбываясь эмоциями. Он позвонил раз, второй. Но за дверью стояла всё такая же убийственная тишина.
— Арс, давай поговорим, пожалуйста... — с надрывом сказал он, — Я очень сильно тебя люблю.
Он нажал на ручку, не ожидая, что та поддастся. Но дверь открылась. Он аккуратно шагнул внутрь, крикнув имя любимого. Но не услышал ответа. Его привлёк свет, исходящий из спальни. Попов никогда не забывал гасить свет. Юноша зашёл в комнату и тут же отшатнулся. На ковре растекалось пятно алой, ещё тёплой крови. На автомате Шастун набрал 112, а потом бросился на пол. Арсений, совсем бледный, лежал с вдрызг разрезанными венами. Его взгляд был устремлён в потолок, а глаза приобрели бледно-голубой оттенок.
— Арс, Арсений, очнись, пожалуйста! Арс! — Антон сорвался на истерический крик, который пугал даже его самого.
А потом громкие рыдания сменили его. Парень хотел хоть что-нибудь сделать, но руки не слушались, дрожали. Краем глаза юноша увидел записку на полу. Он взял её холодными длинными пальцами и прочёл: «я не хочу быть ещё одной твоей проблемой» Антон не смог удержать бумажку в руках, и она размеренно опустилась на пол, окрашиваясь в красный. А он плакал и плакал, прижимая к себе уже бездыханное тело своего любимого. Никто бы уже не смог спасти Попова.
— Я виноват, я снова виноват... — шептал он.
А на руках полоса. Кресты сменились полосками, причиняя ноющую боль. Которая впредь будет всегда сопровождать Шастуна. Он виноват...

***
Антон проснулся в холодном поту. Сердце билось со внеземной скоростью, казалось, отстукивая по четыреста ударов в секунду, а иногда замирало, грозясь просто не выдержать и выпрыгнуть из груди. Юноша резко подскочил на кровати, чуть ли не в судорогах, потому что этот сон, который только что увидел и без того уставший Шастун, он добил его. Он так ярко помнил эту картинку, эту кровь на ковре. Слёзы, смешиваясь с крупинками пота на его бледной коже, катились по щекам, пока юноша сходил с ума. Озирался по сторонам в страхе, потому что боялся увидеть пустое место рядом с собой. Сны вернулись в его жизнь, сны, которые он не видел с февраля, только теперь они обратились в кошмары. Такие живые и чёткие, просто заставляющие умирать во сне. Он дёргался и дёргался, не видя ничего вокруг, а глаза застлала пелена из слёз.
— Эй, эй, Ангел, тихо, тихо... — нежно прошептал проснувшийся Арс, — Я рядом, я рядом, слышишь?
Он обвил тонкую изящную шею любимого руками, прижимая настолько сильно, насколько возможно, а тот положил свои на его талию. Попов чувствовал эту дрожь, исходящую от его мальчика. А ещё слышал его срывающийся голос у своего уха.
— Сень... — Антон снова зарыдал на его плече.
Он действительно сходил с ума.
— Я не... Я ничего... Я обещаю тебе, Сень... — он захлёбывался слезами, лишь изредка захватывая хоть немного воздуха, — Только не умирай, прошу тебя... — выдавил парень, и замолк.
Футболка Попова пропиталась влагой, Антон всё продолжал вздрагивать, а Арсений гладил его по спине, чтобы тот чувствовал себя в безопасности.
— Я рядом, всё хорошо. Всего лишь кошмар, Тош, забудь его. Я совсем рядом. Твои слёзы на моей футболке... — с ухмылкой сказал он.
И Шастун тихо захихикал, зарываясь ему в шею. Но этот смех был истерическим, пугающим и таким пустым. Антон ещё минут пятнадцать плакал, вжимаясь в тело любимого, а потом очень тихо, раздумывая над каждой репликой:
— Спасибо... Тебе. Я очень сильно тебя люблю, и буду любить. — более разборчиво продолжил Шастун.
— Я тебя тоже, Ангел.
Вскоре Антон окончательно успокоился и Арс потянул его к себе, чтобы обвить его талию рукой и уснуть. Но тот ушёл, сказав, что выкурит сигаретку и вернётся. Попов вскоре снова погрузился в царство Морфея, а юноша больше не сомкнул глаз, боясь, что сон вернётся. И держал Арсения за руку, чтобы тот не казался миражом, пока его разум катился по наклонной в пропасть