Чёрные вены

35. Внутри мы те же.

Антон всю жизнь был актёром. Всегда прекрасно скрывал эмоции, прятался за десятками масок, чтобы никто не видел его настоящего. В школе скрывал за безразличием свой гнев, когда одноклассники издевались, будь то из-за роста, веса, лица или имени. Его частенько называли «педиком», «пидором» и ещё кучей всех этих обидных для парней в школьном возрасте слов. Они были даже в том мире, где любовь не выбирают. Кто бы знал, что те придурки окажутся правы. Люди то появлялись, то уходили из его жизни. Хорошо, что уходили, если они были такими, как его отчим. Из-за него Антон получил черепно-мозговую, годами выдерживал его пьяные выходки. Парень ненавидел этого человека и мог бы, наверное, не скрывать этого, ведь всё здесь взаимно. Но он включал дерзость, дёргал этот переключатель, начиная, как змея, бросаться едкими фразами, словно ядом. Потом Костя ушёл, но процесс был необратим. Шастун испортился, начал ругаться, драться, хотя всегда был таким спокойным. Из его уст всё чаще слышался мат, вырывался сигаретный дым. Юноша, на самом деле, никогда не был таким, но ему понравилось играть на публику.
Антон любил играть в театр перед всеми, потому что жить в маске всегда безопаснее, чем выражать свои чувства. В университете его позитив был лишь образом, который он сам себе придумал. Как будто бы Шастун не мучается от усталости, как будто бы не портит своё и без того уродливое, по его личному мнению, тело. Делал вид, что вены не чернеют, смеялся, рассказывал весёлые, но фальшивые, придуманные истории. Изображал из себя яркого, общительного, довольного молодостью парня. Со временем даже стал забывать себя настоящего. Он любил играть для других, не для себя. Сначала, чтобы влиться в компанию, потом, чтобы никто не задавал ему вопросов. Когда парень был один, он сидел у окна. Привычка, оставшаяся с юности. Курил, думал, слушал музыку. Антон не любил разговаривать, мало с кем находил общий язык. Универ закончился, он обрёл пару друзей, перед которыми было не страшно открыться, снять все маски, которые так надоели. Но перестать играть парень уже не мог. Думал, что если покажет себя настоящего, то предстанет перед всеми жертвой. Но сам не заметил, как превратился в неё с масками или без.
Антон любил строить из себя сильного. Говорить, что он со всем сам справится, переживёт. А ведь и справлялся, и переживал, но адовым трудом, через слёзы и боль. Но он именно играл сильную личность, хотя был тряпкой, слабаком. Признаться честно, это даже похвально. Пускай играет, кажется другим несгибаемым. Главное, чтобы сам не начал заблуждаться, думая, что он таковым и является. А Антон начал, ещё в декабре, когда сумасшедшая мысль крепко засела в голове. Бросить всё из-за одного человека, который бросит его потом сам. Антон смог рискнуть. Тяжело, больно, плохо было, но хоть что-то он получил из этого риска: нового друга с забавным хвостиком на голове. С ним играть больше не хотелось. Проблемы у них были одни и те же, боль так же одинаково сильна. И он потом оказался другом его мучителя и любимого человека по совместительству. Удивительно то, что тот самый Арсений, ради которого он бросился на амбразуру, так часто оказывался рядом, что можно было буквально подать рукой. Но пока не увидели, пока не прикоснулись, счастливыми не стали.
Антон не привык к заботе и вниманию. Когда Арс, наконец, оказался рядом, не так сразу парень смог снять маску, понять, что рядом с ним — любовь всей жизни. Влюблён в него он был давно, но влюблён только в образ, который создала Судьба у него в голове. На деле Арсений оказался поломанным, потухшим, но всё же живым. Ему нужна была любовь, и он нашёл эту любовь в Антоне. Но жизнь — штука сложная, полная разочарований и потраченного попусту времени, такого, как три эти недели. Им двоим было сложно сначала привыкнуть друг к другу рядом, а потом вспомнить, что же это такое — жить в одиночку. Потому что за месяц с лишним Арсений стал для Шастуна намного большим, чем все люди до него. Вот она — связь родственных душ. Вот она — настоящая любовь. Забытие. Поцелуи, свидания, признания, поддержка — всё это молило закричать: «Люби меня вечно», — и Антон кричал. Чаще улыбался, снял маски, перестал играть, снова сделав себя настоящим, сколотив из потрёпанных досок. Но это только временно.
Антон всегда мечтал играть на большой сцене перед тысячами людей. Но у него всегда был только один зритель в театре одного актёра — он сам. Скорее это был его собственный старый, немой фильм, на простой кассете. Их Антон тоже любил смотреть в юности. Видеомагнитофон — лучший подарок матери на четырнадцатилетие. Он до сих пор где-то пылится в шкафу, уже кряхтящий, уставший от многолетней работы. Но Антон достаёт его и ставит какое-то старое французское кино, ещё чёрно-белое. Потому что юноша любил такое, хоть и был парнем. Такой печальный фильм, где много любви и боли. Печальная повесть о простом одиночестве. Его любимая, наверно, потому что правдивая. Юноша смотрит, вдумывается в реплики героев, говорящих о чувствах: о зависти, ненависти и любви, конечно. И вдруг осознаёт, что сам не заметил, как снова стал играть, как жизнь перевернулась. Как, стоя на сцене, он думал, что играет главного героя истории, так похожей на собственную. На самом деле, только на стене Большого Драматического он и был собой. А потом снова ложь, фальшь, чтобы только не волновать Арсения и других вокруг.
Антон забыл, каким он был в самом начале этой истории. Но сейчас ему нравилось гораздо больше. Ему есть, к кому вернуться. Он закрывал глаза и ощущал тепло его рук, поцелуи, а потом открывал их и сталкивался с реальностью. Ему становилось страшно, что это всё кончится, что больше будет некого любить. Арсений — главное сожаление. Арсений — ценность. Арсений — настоящая любовь. Словно звёзды создали его специально таким идеальным, прекрасным, таким влюблённым в Антона. Говорят, когда уже всё потеряно, страха больше нет. Он пропадает, потому что всё необратимо. Но если это гадкое чувство, тяжестью осевшее на сердце, до сих пор живёт, то, значит, не всё так безнадёжно? Дурацкая дилемма: жить в бесстрашии, но лишённым всего, или в постоянном страхе потерять. И он, несомненно, выбирает второе. По-другому быть и не могло. Антон много думал об этом, пока дни в Воронеже медленно текли один за другим, приближаясь к дате отправки поезда в Санкт-Петербург. Антону необходим Арсений. Он — наркотик, зависимость. Он — великая слабость. Он — закулисье, когда все маски закинуты в угол. Потому что играть перед ним Шастуну больше не хочется.
Антон обещал себе не влюбляться так сильно ещё лет в шестнадцать, когда потерял веру в людей. Но как это сделать, когда человек становится настолько тебе близким, что ты не понимаешь, как ты до этого жил? Юноша смутно помнит детство, юность, молодость. Всё покрыто дымкой. Словно мозг специально стирает всё из памяти. Словно Судьба для того играла в кошки-мышки, чтобы дать ему забыть о прошлом, начать жить сейчас. Но это обещание помнит. Как, сидя на раздолбанном кафеле школьной лестницы, после очередного скандала дома, клялся в том, что никогда не полюбит. Но у Судьбы на него другие планы, которые ведут к счастью, но только через сотни терновых кустов. Стоит ли оно того? Такой вопрос даже не ставился. Конечно, стоит, если это Арсений. Арсений — множество мелких ран. Арсений — их излечение.
Антон любит театры, кино, но быть их героем больше желания не было. Он устал притворяться другим человеком, скрывать правду, потому что рядом с Арсом в этом нет необходимости. Рядом с ним нет шаблонов, опасений, да и каких-либо правил тоже нет. Антон больше не хочет натягивать на себя улыбку, на деле зарываясь в страхах. Он так изменился за полгода, что уже и не вспомнить, кем до этого был. Вокруг те же лица, улицы, места. Но внутри всё по-другому, перестроено, переставлено. Но, как бы то ни было, он всё так же любит видеть сны, если они не кошмары, шутить, смотреть на тесной кухне футбол с Серёжей, пока в соседней спит Арс. Всё та же дурацкая, кривая ухмылка появляется на лице, выкуривается очень много сигарет, свитер всё так же натянут на тонкие, изящные пальцы, окольцованные грубыми, металлическими украшениями. Потому что как бы жизнь нас не ломала, сколько бы люди не расставались, внутри мы те же. Мы будем ими в Воронеже и в Петербурге, одними и в компании, забытые всеми или только собой.
Антон думал об этом, стоя на вокзале. Вокруг носились люди, гудели поезда, спешка окутывала каждый миллиметр. Он замер у входа в свой вагон. Один шаг, и нужно всё менять. Забыть о лжи, о притворстве, понять, наконец, что кто-то хочет о нём заботиться. Вера в это всегда была слабой, но теперь же можно, да? «Сними, наконец, маски», — пронеслось стремительно в голове, и он сделал шаг в душный поезд.
Антон любил поезда, потому что в них всегда ездил один. Думал много, слушал музыку, раскладывал всё в голове по полочкам. Заворачивался в плед на своей верхней полке и много-много спал. В этот раз ему снова снился Арсений. Ровным счётом, как когда он отправлялся из Воронежа в Петербург впервые. Они лежали на соседних полках, переплетая пальцы, шептались, как дети, и тихо смеялись, подолгу замирая на взгляде друг друга. Антон любил эти сны, потому что после становилось так тепло. Хотелось их воплотить в реальность. Арсений — всё ещё уютный, родной. Арсений — навсегда любимый. Арсений — дом, в который хочется вернуться. Именно сейчас.