Чёрные вены

43. Цените моменты.

По ночам Арсений частенько думал о прошлом. Оно было болезненным, странным и неполноценным. Воспоминания о жизни до аварии выпали из головы, не собираясь возвращаться. Когда Антон не оставался у него на ночь, мужчина закрывался в себе и много курил, стоя на балконе. Говорят, когда любишь, перехватываешь привычки человека, но с Арсением не так. Он просто вернулся к старой пагубной привычке, несмотря на то что старательно пытался своего Шастунишку от неё отучить. Потому что прошлое своими липкими лапами цеплялось за душу, а Попов и не хотел его отпускать. Как будто потеряешь частичку души, если сможешь из цепкой хватки вырваться. Как бы он ни твердил, что прошлое в прошлом, в голове холил и лелеял его, согревал своими слезами. Ему сложно было с этим попрощаться. И Антон не спасал, как бы ни хотелось. Да, он усмирил его болезни, но воспоминания ему из вен не выскрести. Те, словно нефть, застыли, пускай даже и не делали их чёрными, огнём обдавая внутренности так же, как сейчас пламя губило Антона где-то внутри здания. Своеобразный и очень болезненный способ напомнить Арсению, что прошлое в прошлом и навсегда останется там.
Арсений поверить в то, что Антон умер, не мог. Особняк обращался в угли, а он рвался вперёд, изрядно вымотав Серёжу. В голове уже самые ужасные сценарии. Да и тот был только один. Без запасных вариантов. Попов себя корил внутри за то, что не пошёл следом. Мог бы быть с ним там. Если на тот свет, то вместе, потому что больше потерь он не переживёт. Говорят, что чем больше голубоглазые плачут, тем сильнее тускнеют их глаза. Когда-нибудь у Арса радужки станут совсем серыми, тот был уверен в этом. Жизнь забирает лучших. Она не щадит людей, она только сильнее забивает их в попытках научить. Но люди ничего не схватывают и продолжают молиться Богу. Арсений в Бога не верил, поэтому только шёпотом просил иногда у чего-то неосязаемого помощи, но это «что-то» никогда не помогало. Будь-то жизнь, смерть или просто адреналин в крови, его заставили через огонь, воду и медные трубы, это дурацкое прошлое, наконец, забыть. Сжечь до черни.
Арсений буквально сходил с ума от отчаяния и боли в запястьях, но бился до последнего. Он лупил ногами по коленям друга и выкручивался из его рук всеми возможными способами. Мужчине удалось всё же попасть Матвиенко под рёбра, и тот отпустил его, сгибаясь пополам. Попов сорвался с места, но не успел он пробежать и четырёх метров, как его схватили и прижали к себе худые родные руки. Они держали его так крепко, что перехватывало дыхание.
— Тише, тише... — сипел, кашляя, Антон.
Арсений не сразу осознал происходящее и продолжал бездумно рваться вперёд, к догорающему зданию. Антон едва ли стоял на ногах, но стискивал в своих объятиях напуганного, сорвавшегося на слёзы Арса. Попов не смог сдержать истерики, и громкие, отчаянные рыдания срывались с его губ. Он уткнулся лицом в плечо парня, и заплакал так горько, что становилось больно. Антон бы и сам сейчас заплакал, потому что, Господи, Арсений целый и невредимый, да и он сам более-менее жив. Любимый человек вцепился в его тело, отчаянно, болезненно. Слёзы катились реками, накрывали с головой. Свой скулёж он утихомирить не мог. Арсению было физически больно, его нервы заставляли тело пульсировать и дёргаться в судорогах. Его захлестнули все эти эмоции, он не мог осознать тот факт, что чуть не потерял свою драгоценность. Единственное, что у него осталось. Чуть ли не потерял этого грустного, любящего сигареты парня, благодаря которому он ещё стоит на этой земле. Юноша сжимал его талию, одна рука легла мужчине на шею, и тихо-тихо он шептал на ухо:
— Я рядом. Я живой, со мной всё хорошо.
Он пошатывался, и прерывисто дышал из-за боли во всём теле, но держался на ногах, не в силах отпустить Арсения, который частенько вздрагивал и сжимал его майку.
— Как ты выжил? Как ты выбрался? — с надрывом говорил он.
— Прыгнул со второго этажа. Я не смог... Я не знал, что с тобой. Я свалился и плашмя упал на землю. Столько фейерверков перед глазами я ещё не видел. — со смешком сказал он, — Но это ничего. Это всё ничего. Я люблю тебя. Я очень сильно люблю тебя.
За всем этим наблюдали окружающие, но к чертям их. Антону было настолько плевать лишь потому, что он прижимал к себе любимого человека, который едва ли не сошёл с ума. Плевать, что останутся синяки от пальцев Арса, что в пятки впиваются иголки, на всё плевать. Он поцеловал его в висок, и они стояли так, пока люди не разошлись. Шаст позволил себе пустить одну-единственную слезу и быстро утёр её, а потом сам уткнулся носом в футболку Попова, которая пропахла дымом. Он и сам думал, что погибнет. Что им двигало в момент прыжка из окна, осталось неизвестным ему самому, но в голове были только мысли об Арсе. Хотя, будто бы выбирал между жизнью и смертью.
Арсений медленно успокаивался, потихоньку снова возвращаясь в реальность. Он отпустил Антона и взглянул на него красными от слёз глазами, мягко улыбаясь. Вот он, живой, рядом с ним стоит. Он поднялся на носочки и поцеловал любимые губы, оплетя шею руками. Мягко, без напора, растягивая момент. Мир вмиг стал будто песочный, только тронешь — и всё рассыпется. Он смаковал его губы, забываясь. Мужчина вложил всю свою любовь в этот поцелуй. Когда они оторвались-таки друг от друга, Арс тихонько спросил дрожащим голосом:
— Ты себе ничего не сломал? Тебе бы к врачу.
— Завтра, всё завтра. Вроде целый, но синяков и ссадин море будет. Это не страшно, я однажды вообще осколки всадил в ладонь. — с грустной усмешкой ответил Антон.
Он сделал пару шагов вперед, но пошатнулся и остановился.
— Голова кружится. Видимо, угарным газом надышался. Или сотрясение. Не знаю. — отмахнулся он, — пошли к воде, пожалуйста. Я хочу подышать.
— Да, да, пошли, конечно. Я могу тебя на руках донести. — заботливо произнёс Арс.
Антон хихикнул и сказал:
— А это можно.

***
Арсений бережно опустил Антона на песок и присел рядом, утягивая в объятия. Он целовал его в макушку и аккуратно касался, чтобы не сделать ему больно. Неизвестно, сколько у него травм от падения. Парень устало вздыхал и ютился к его боку, пряча лицо в изгибе шеи. Они молчали, потому что не считали нужным произносить хоть слово. Оба были вымотаны до безумия. У Антона кружилась голова, и он был готов выплюнуть лёгкие от кашля, пробирающего до костей. Арсений гладил его по спине, стараясь не задевать царапин. Но когда он всё-таки проводил пальцами по порезам, Антон сжимался и морщился. Арс смотрел на воду, освещаемую луной. Он часто вздыхал, непроизвольно вспоминая произошедшее.
— Знаешь, что друг мой родной? Тебя я вижу под луной, — сказал он сипло, — Тебя я вижу без одежды... В сердце моём оставь надежду. Смотри, тоже могу быть поэтом.
Антон рассмеялся в голос так заливисто, звонко, что Арсений не мог не улыбнуться в ответ. Когда парнишка смеялся, всегда становился моложе лет так на десять и казался совсем подростком. Появлялись морщинки у его глаз, а белозубая улыбка расползалась по лицу. Его смех был таким задорным, радостным сейчас. Когда Антон затих, Арс прижал свои губы к холодным губам юноши, целовал его снова и снова, теряясь в нём.
— Я так люблю тебя, — шептал он между поцелуями, — Теперь ты от меня не отвяжешься.
— Я и не хочу. — ответил Шастун.
Попов выудил из кармана джинсовки сигареты, некогда отнятые у Антона, и поджёг одну, а вторую протянул юноше. Тот покачал головой и вернул её мужчине.
— Нет, я не буду. Надышался уже дымом. В жизни больше не захочу.
— А я буду. Я же курить начал, когда ты уехал. Успокаивает. — ответил Арс.
Они больше ничего не говорили. Все слова потеряли смысл в один миг. Холодная вода омывала их ноги, пробивая Антона на дрожь. Ему было холодно несмотря на то, что Арсений накинул на него свою джинсовку, оставшись в одной футболке. Больше вещей-то у них и не было, а у Антона и обуви. Арсений бы рад отдать свои кроссовки, но они были на два размера меньше. Юноша грустно смотрел на воду, явно о чём-то задумавшись и теребил в руках камешек, подобранный с земли. Обычно он вертел кольца на пальцах, но они так же остались в особняке и расплавились там. У Шаста не было денег покупать дорогие, а китайские металлюшки огонь, естественно, не выдержали. Антон потерянно, с какой-то неведомой скорбью, озирался вокруг.
— Кольца все сгорели. И браслеты, и вещи наши. И я сам почти что тоже... — добавил он шёпотом.
К нему начал возвращаться разум, который находился в шоке последние минут десять. Антон понял, что едва ли не погиб. Тихий всхлип сорвался с его губ, и он поднял голову, устремляя взгляд в звёздное небо. Парнишка смахнул подступающие вновь слёзы, изображая из себя сильного человека. Но на самом деле, внутри него что-то безвозвратно сломалось, и больше он быть прежним Антоном не мог. Тонкая нитка, связывающая его с прошедшей через него болью, страхом и всей жизнью, порвалась. Арсений держал его в своих объятиях, делая вид, что верит этой плохой актёрской игре. У парня всё совсем не «нормально», как бы старательно он ни старался показать это. Ему просто нужно немного времени, наверное.
— Да я тебе ещё миллион их куплю, хотя бы за то, что ты живым остался. — ответил Арс, — И одно, кстати, живо. — он взглянул на свою руку, средний палец которой обогнуло кольцо.
Антон улыбнулся и оставил ещё один поцелуй на шее любимого.
Им не хотелось двигаться, чтобы не рассеять наваждение того, что всё хорошо. Только они и море, бьющееся о камни. Позади них ходили люди, которые не знали, так же, как и два парня на берегу, что дальше. Арсению сложно теперь было представить, как они вернутся к обычной жизни после такой эмоциональной встряски. Он боялся теперь отпустить хоть на метр от себя Антона, да и не собирался больше. Тот шумно дышал, оставлял редкие поцелуи на щеках Попова и мягко улыбался ему, мол, всё хорошо. Они живы, и это уже стоит того, чтобы устроить праздник.
— Я буду тебя беречь. — прошептал Арсений, выдыхая дым третьей сигареты.
Арсения буквально заставили жить настоящим, каким бы сложным и дурацким оно не было. Потому что жизнь в миллионный раз показала ему, что потерять родного человека ничего не стоит. А сохранить его или нет — дело лично твоё.

«Они стоят и крепко держатся за руки,
Пока пламя домов обжигает их и кусается.
Больше нет ничего, лишь огонь, жестокий и праведный.
Больше нет ни колец, ни петель, тонких шей обвивающих.
Они стоят, обронив все остатки стабильности
По бездумию иль по нелепой случайности.
В их глазах горят сотни смертельных виселиц,
В их глазах неспешно гаснет отчаянье.
Больше нет ни истерик, ни слёз, ни криков о помощи,
Как животное кличет дико, безумно, пугающе.
Они просто стоят у порога горящего прошлого.
Они просто стоят и крепко держатся за руки.»

***
Они возвращались часами тремя позже. Поездка назад прошла в гробовой тишине. Серёжа остался на месте особняка и решил подвезти пару не совсем трезвых людей сам, поэтому в машине находились только трое: Арсений, Антон, который посапывал на его плече, и Макар за рулём. Арсений уставился в окно, разглядывая мелькающую за ним окружную, по которой даже ранним утрам неустанно ездили машины. Антон прижался к нему всем телом, подтянув к себе босые ноги. Он очень сильно мёрз, и Арс был готов свою футболку на него надеть, чтобы тому стало теплее. Он выглядел таким выжатым, убитым, как морально, так и физически. Попов же пребывал в лёгком шоке до сих пор. Две бессонных ночи сказывались на нём. В голове осталась разве что одна пустота, которую необходимо было чем-то заполнить. Или нет. Арсению было хорошо в той тишине, и мысли не перебивали друг друга. Вернее, их совсем не было. Вскоре, минуя улицы и проспекты, Макаров остановил машину у больницы. Арс всё же настоял на обследовании. Антон долго отмахивался и говорил, что с ним всё хорошо, но в следующую же секунду шипел от боли в груди, и в конечном итоге согласился.
— Я рад, что всё хорошо кончилось. — проговорил негромко Илья, а Арсений улыбнулся.
— А я-то как рад. — ответил он и поцеловал юношу в макушку.
Тот съёжился, вызвав тихий смешок у обоих мужчин. И вновь воцарилось молчание. Видно было, что Макар хочет сказать ещё что-то, но не решается. Так прошло минуты три. Арс не хотел будить Антона и выходить на прохладную улицу.
— Арсений... — выдохнул он, — Позаботься об Антоне. Он очень тебя любит, прямо до безумия, если так доверяет тебе и хочет помочь. Вы — счастливчики. — неуверенно продолжил Илья.
— Да, — Попов усмехнулся, — И я его люблю, больше жизни. Ты, наверное, сам всё понял. — устремив взгляд в пустоту, добавил он, но быстро очнулся от забвения, — В любом случае, спасибо, что подбросил. Если найдёшь что-то из уцелевших вещей, то передай через Серого, ладно? Вдруг выжило чего.
— А, кстати об этом.
Макаров запустил руку в карман и выудил оттуда серебряное кольцо. Арсений мгновенно изменился в лице, сделавшись удивлённым. То самое, которое он хранил в синей бархатной коробочке, ибо решил, что красная — слишком обыденная. То самое серебро девятьсот двадцать пятой пробы, потому что думал, мол, золото — слишком пафосно для его мальчика. Он зачастую представлял, как надевает его на безымянный палец Антона, ещё до его покупки. Он нашёл именно то украшение, которое хотел подарить Антону. Тонкая изящная полоска, чтобы разбавить грубые металлические на руках парня. То, что именно оно выжило в пожаре, удивительно и символично. Увидев шокированное лицо Попова, Илья ухмыльнулся и протянул его мужчине.
— Я бы на твоём месте не затягивал.
— Спасибо... — растерянно произнёс Арсений, убирая кольцо в карман куртки, — Ангел, просыпайся, приехали. — потеребил он юношу, — Ладно, мы пойдём, наверное. Надеюсь, особняк застрахован.
Илья заржал на всю машину. Попов выполз первый, аккуратно вытащив заспанного Шаста следом, и, помахав на прощанье Макарову, они двинулись в сторону больницы.

***
Они вернутся поздно вечером, потому что Арсений заставит Антона пройти всех врачей. Будет непросто уговорить его на это, но поцелуи всегда срабатывают. На приёмах парень будет строить из себя ребёнка, только бы Арс поцеловал его ещё раз, и это каждый раз будет работать, потому что они жаждут их, они не хотят больше упускать и минуты их жизни. У него обнаружат трещину в ребре и много синяков, но ничего серьёзнее. Попов будет благодарить всех богов за это чудо, потому что когда в детстве он упал с третьего этажа, то сломал ногу и руку. Ему пропишут пару дней постельного режима и несколько мазей. Не так плохо, правда? Из больницы они поедут на метро. Все окружающие будут странно смотреть на босого худого парня, который обнимает любимого человека, у которого у самого синяки под глазами и изнеможённое состояние. Но им будет всё равно на других. Главное — они есть друг у друга. Арсений снова потащит своего Ангела на третий этаж по лестнице на руках, да и всю дорогу до дома, потому что денег на самые простецкие кеды у них нет. Пронесёт его несколько километров, словно это ему ничего не стоит. Конечно, плохо, тяжело и слипаются глаза, но Антон важнее. Всегда будет.
Стоит им войти в квартиру, как Антон уплетётся в душ, только бы смыть с себя осевший на кожу дым, от которого становилось противно. Горячие струи, несомненно, помогут прийти в себя. Он накинет на себя любимый красный свитер, который перед отъездом забыл у Арса дома, и пижамные штаны с единорожками. Арсений всегда звал их девчачьими, но сам стал носить не так давно. На исцарапанных руках появятся остатки колец и браслетов, которые так же переехали жить к Попову. Собственно, в этот же вечер, за чашкой какао, они решат, что в скором времени съедутся окончательно. А на следующий день окажется, что Серёжа ждёт приезда Маши из Воронежа. Когда-нибудь им пригодится эта лишняя комната.
Антон позовёт Арсения спать, но тот откажется, сказав, что придёт через пару минут. «Вот только посуду домою», — добавит он. И придёт ровно через две. Безусловно, придёт. Антон не дождётся любимого и уснёт буквально за пару секунд. Уж слишком много пережил. Неизвестно сколько времени Арсений будет сидеть у кровати, перебирая русые пряди его Тоши. И думать, долго думать о том, что он, возможно, никогда бы больше не назвал его «Тошей», не сидел бы, скрючившись, у собственной постели, на которой будет тихо посапывать его Антон. А потом он приляжет рядом и аккуратно обнимет парня со спины, боясь сделать больно. Отрубится от мира мгновенно. Бессонница действительно скажется на нём.
В пятницу той же недели Арсений и ещё пару десятков людей будут сидеть в кафе, а на крошечной сцене в углу — он со старой гитарой в изящных руках, его личной эстетике. Помолвочного кольца там так и не появится, Арс отложит это на неопределённый срок. Но упорно продолжит носить его уже в новой бархатной коробочке везде с собой, ища идеальное время и место. Такой же улыбающийся и такой же смешной Антон, словно событий выходных никогда не было, будет рассказывать о судьбе и жизни, прежде чем начать вновь перебирать струны. Арсений будет улыбаться тоже, глядя на него. Изредка их взгляды будут пересекаться и светиться нежностью. Добровольский на эти редкие зависания будет лишь ухмыляться и бурчать: «Голуби, такие голуби». Но это он так, любя.
— Знаете, у меня были бешеные выходные, — скажет юноша, — Но они научили меня кое-чему. Неизвестно, когда ты уйдёшь, поэтому не теряйте времени зря. Говорите любимым, что вы их любите, потому что они должны слышать это как можно чаще. В этой истории есть только одна истина.
Он найдёт глазами в самом углу зала Арсения, и вновь замолчит на добрую минуту с улыбкой на лице. Только губами скажет: «Я люблю тебя», — его самому дорогому человеку, и тот пошлёт ему воздушный поцелуй в ответ. И, полностью уверенный в своих словах, Антон продолжит:
— Цените моменты.