Чёрные вены

48. Двое суток после похорон.

После похорон Арс проспал двое суток. Антон не будил его, понимая, что в мире снов ему легче пережить потерю сестры. Парень за те сорок восемь часов до блеска выдраил квартиру, перемыл всю посуду и наскреб денег на новые занавески. Вместо старых выцветших жёлтых на окнах теперь висели светло-зелёные. Больше из дома он тогда не выходил. Бродил по квартире бесцельно, гладил Дырсика и дремал в кресле, боясь потревожить Арсения. Опустошил бутылку красного вина и написал сотни стихов, и все, как один, про хождение по грани жизни и смерти. В давящей на мозг тишине было тяжко, конечно, но за недели он к ней привык. Попов не разговаривал, вообще, ни слова не проронил. Антон в те двое суток после похорон пытался найти этому объяснение, перерыл все медицинские форумы и перевернул верх дном половину медицинских справочников, найденных у Арсения. Что-то похожее на состояние мужчины было понятие психогенного мутизма. Вызванная сильной эмоциональной встряской временная немота, зачастую даже глухота. Последнего Арс избежал, потому что он Антона слышал и всё понимал. Парень разговаривал с ним, много разговаривал, поначалу надеясь, что тот когда-нибудь ответит. Но он не ответил. Только обнимал его, постоянно, потому что сказать о своей любви и благодарности просто не мог. Хотя иногда рисовал сердечки на запястьях, обводя ими маленькие шрамики.
А сейчас тишина проедала мозг медленно, мучительно, и Антону даже некому было уткнуться в плечо. Внутри было пусто, так же, как и на его руках. Кроме помолвочного кольца на изящных пальцах не было ни одного украшения. Он не знал, почему вдруг пропало это желание увешать себя побрякушками. Он просто как-то переменился внутри за это время. На похоронах ему было по-настоящему плохо. Воспоминания вились в черепной коробке. Но юноша держал себя в руках, сжимая ладонь Арсения. Тому было не лучше, но мужчина стоял с каменным лицом, проронив лишь одну слезу за всю церемонию. А потом прорыдал полночи в объятиях Антона. Парень его любил и всячески поддерживал, позволяя тишине убивать себя, лишь бы она не съедала Попова.

***
В первые сутки заехала ненадолго Дарина. Отдала фотографии с ребятами со свадьбы и даже осталась на чай. Антон только рад был видеть подругу, потому что устал быть один. А она жалела его, потому как вид парня оставлял желать лучшего: синяки под глазами, уставшее лицо и рассеянный взгляд.
— Как он? — спросила девушка, наблюдая, как Антон наливает ей малиновый чай дрожащими руками.
— Он... Не знаю, Дариш. Как вернулись с похорон всё спит. Пускай, ему так лучше, — сказал грустно Шастун.
— Мне очень жаль.
— Мне тоже. — бросил он.
— Всё же будет хорошо? — спросила она, но навряд ли сама в это верила.
— Надеюсь.
Ложь. Он не надеялся уже ни на что, а на спокойную жизнь особенно. Устал уже надеяться.
— Антош, — перевела тему девушка, — Я тут фотографии рассматривала, и у меня один есть к вам вопрос.
— Мм? — промычал Антон, запихивая шоколадную конфету в рот.
— Почему вы никому не сказали про помолвку?
Антон поперхнулся сладостью и закашлялся. Такого вопроса он абсолютно точно не ожидал. Когда он наконец восстановил дыхание, то ответил:
— Не знаю, как-то случая не представилось. А теперь я уже вообще ни в чём не уверен. Пока Арсений не отойдёт от смерти сестры, мы не поженимся. А я ещё могу потерять спектакль и желание жить.
«Да и саму эту жизнь тоже», — добавил мысленно он.
— Антон, когда-нибудь обязательно будет лучше, — сказала она уверенно.
Шастун в ответ лишь грустно ухмыльнулся. Эту фразу он когда-то от Дарины уже слышал. Ещё в холодном, далёком Воронеже так много времени назад.
— Точно-точно! Не веришь? Помнишь, как мы с тобой об этом ещё в Воронеже говорили? Ты тогда убивался из-за отсутствия Арсения. А теперь он спит в соседней комнате, Тох, представь? А ещё ты выходишь за него, — она видела в глазах друга недоверие, — Поспорим, что к новому году всё уладится? На шоколадку.
— Окей, — кивнул Антон, — давай на шоколадку. Как жизнь за четыре месяца сможет не только не угробить нас, но ещё и спасти?
— Иногда происходят удивительные вещи, Шаст. Настолько удивительные, что ты начинаешь верить в чудеса.
Дарина уехала ближе к вечеру. Антону с её приходом даже дышать стало легче. Они, как раньше, гоняли чаи на кухне и разговаривали о всяком. Изменились разве что кухня и чай, который они пили. После её ухода он сел в кресло, чтобы посмотреть фотки. На его колени залез Дырсик, начал сминать лапками штанину парня и громко мурчал, пуская слюни. Антон тихонько рассмеялся и стал гладить кота, отчего тот выгибался и тыкался ему в руку. Вскоре пушистый комок уснул у него на ногах. Шастун стал перебирать глянцевые фото. На одной он говорит тост, на другой они с Арсом танцуют на фоне мерцающих гирлянд белого цвета. А на следующей целуются под крики «Горько!». Антон искренне улыбался, смотря на них счастливых. На радостного, довольного Арсения. А сейчас лишь его замученная тень лежала на кровати, завернувшись в одеяло по шею. Антон не смог остановить себя и не подойти к нему. Поправил упавшую на глаза чёлку и поцеловал в лоб.
— Я так хочу тебя защитить, но я не могу. Прости меня за это, — прошептал он.
Во вторую ночь после похорон он не спал, а просто сидел, смотря в никуда. Спать совсем не хотелось. Сон вообще перестал быть приоритетом. А потом он писал стихи как грустный поэт, как Есенин или Бродский. И записывал их в новую тетрадку, такого же красного цвета. Что-то же должно оставаться постоянным в их жизни, верно? Пусть это будет хотя бы тетрадь.

***
На вторые сутки стало лучше. Пускай Антон и не спал ночью, он чувствовал себя нормально. Он поднялся с кресла с рассветом и отправился на кухню пить чай. Он жмурился от яркого солнца, окинувшего светом всю комнату. С каждым вздохом становилось легче, мысли улетали далеко, куда-то вне досягаемости. Он смотрел на светлый небосвод сквозь чистые, помытые вчера окна и улыбался от чего-то, сам не зная от чего. Отхлёбывал тёплый ромашковый чай из кружки и думал, что дальше делать. Его, скорее всего, уволят, выбросят из театра, несмотря на такие большие труды. Но как-то теперь было всё равно, потому как их спокойствие стало самым важным из всех вещей. Он так устал жить в тревожном ожидании чего-то ужасного, необратимого. Проще было бы сейчас сдаться и просто вернуться на работу официантом у Добровольского. Он и так подрабатывал у него эти недели на полставки, чтобы хоть какие-то деньги получать. Паша с радостью примет его обратно на постоянную основу. Проще было бы свалить отсюда, из Петербурга, прихватив с собой Арсения и их кота, чтобы убежать от воспоминаний. Так было бы, наверное, проще. Но больше, чем от напряжённого ожидания, Антон устал от собственной слабости.
К полудню приехал Серёжа, которого Антон так же радушно принял, как и подругу вчера. Они пошли на излюбленную юношей в последние дни кухню. Он сидел там почти всегда, сил смотреть на увядшего Арсения не было. Сначала Матвиенко с наигранной радостью принялся рассказывать про шоу, про Машу, но эта фальшивость не укрылась от глаз Антона.
— Переставай прикидываться, — сказал ему Антон, когда тот замолчал на мгновение, — Я же вижу, что тебе нифига не весело. Ты пытаешься обдурить профессионального актёра и лжеца.
Серёжа взглядом невинной овечки посмотрел на Шастуна, а потом тяжко вздохнул, обмякнув на стуле. Улыбка сразу сползла с его лица. Он молчал добрую минуту, мечась глазами по комнате.
— Как он? — спросил друг.
— Хуёво, наверное. Спит с тех пор, как мы вернулись с похорон.
— А ты как?
— Хороший вопрос, Серый, — Антон поджал губы, — Я просто очень устал от всего этого.
— Я понимаю. Когда-нибудь станет легче.
— Мне Дарина вчера сказала то же самое. Но я верить в это не могу, слишком много свалилось на наши головы. Завтра у нас с Арсом, кстати, полгода с момента встречи.
— Тох, — неуверенно начал Матвиенко, — Ты же не собираешься... Бросить его, правда?
Парень сначала с непониманием посмотрел на друга, а потом всплеснул руками.
— Ты что, дурак что ли? Какое бросить? Точно идиот, клинический, — возмутился Антон, - С чего ты это взял вообще?
Серёжа вздохнул с облегчением и ухмыльнулся.
- Просто я вижу, как ты устал от всех этих проблем, связанных с Арсением, вот и подумал...
— Конечно, я его не брошу. Не могу я его бросить, физически. Не после того, как он мне предложение сделал. — ляпнул Антон.
Матвиенко впал в лёгкий шок от сказанного. Его взгляд метался с лица Шастуна на его руки.
— Ебать. Поздравляю, Тох! Круто же! Что вы не сказали-то никому?
— Да не знаю я. Не сказали и всё, — буркнул Антон, — Сказали бы, если бы вы не нажрались с Позом и не расхерачили плафон люстры, придурки.
— Так это ещё и месяц назад было.
— Да. Мне начать тебе, как своей подружке, рассказывать, как это произошло? Или мужиками побудем и обсудим лучше что-нибудь другое? — саркастично ответил Шаст.
— Не...
Матвиенко договорить не дали. Антон, который за столько времени так со своим кашлем не разобрался, убежал плеваться кровью в ванную. Позади него, в проходе, всё это время стоял Матвиенко, с тревогой поглядывающий на него. Когда глаза парня перестали слезиться, а горло сжиматься хоть от одного вдоха, он выпрямился и увидел друга в зеркале. Антон заметил его поздно, но всё равно стал судорожно смывать алую жидкость с губ и раковины.
— Антон, — взволнованно произнёс Серёжа, — Что с тобой происходит?
— Я... Я не знаю, Серый. Это давно уже, после пожара началось. Раньше была себе мокрота и была, но потом... Я не знаю, что мне делать.
— По врачам идти, ренген делать. Потому что такая херня только при чём-то серьёзном бывает. — мрачно проговорил друг, — Ты понимаешь, что если с этим ничего не решить, то можно упустить момент и тебя будет уже не спасти? Ты осознаёшь, что это сделает с Арсом? Он не переживёт больше смерти! Не твою, Антон, не твою. — гневно процедил Матвиенко, — Ты знаешь, что было, когда ты был в том ёбаном доме? Он за тобой рвался в огонь.
У Антона пульсировали виски и кружилась голова, а от крика становилось только хуже. Он думал, конечно, думал об этом. Об Арсении, о себе самом и об этом дерьме, которое снова решило произойти. «Не может быть идеального времени, чтобы попросить тебя об этом, потому как не знаешь, что дальше», — вспомнил он слова Арсения, сказанные так давно.
— Я знаю.
— Когда вы расстались, он звонил мне ночью и говорил о том, как тебя любит, как хочет тебя вернуть. Он твою смерть не переживёт.
— Да знаю я, не хорони меня раньше времени! — воскликнул Шастун, — Что ты из меня сразу трупа сделал, я не понимаю?! Знаю я всё, что ты хочешь мне сказать, потому что, думаешь, у меня есть желание покидать его, особенно сейчас? Серёг, не говори ничего Арсу, пожалуйста. Пожалуйста. — с мольбой просил он, — Я сам попробую с этим разобраться.
— Опять на те же грабли? Мне напомнить, как вы разбежались на месяц, когда в прошлый раз хотели «сами справиться», и страдали по одиночке? — зло ответил Матвиенко.
— Пожалуйста, может там ничего ужасного и нечего его волновать лишний раз. Дай мне хотя бы две недели. Я проверюсь, и всё окажется нормально. Пропью какие-нибудь антибиотики, и мы забудем об этой крови, о кашле, обо всём.
— Я просто боюсь за вас обоих. Какими бы вы ни были, теперь вы без друг друга не сможете. Вы губите и оживляете друг друга. Вроде как родственные души, так и должно быть. Но в вас есть что-то иное, помимо связи. Не знаю. - отмахнулся он, - Просто, постарайся ни его, ни себя не просрать. — сказал он и вышел.
Больше к этой теме они в тот день не возвращались. Матвиенко пробыл у Поповых-Шастунов до вечера. Они смотрели телик, шутили и даже выпили по банке пива, как раньше, когда Антон ещё жил с ним. Как будто ничего не изменилось. А потом Серёжа ушёл, обещая прийти через пару дней, когда Арс проснётся. Антон снова остался наедине с самим собой.

***
Никто и никогда бы Антона не понял. Того чувства нельзя ощутить другому, словно ты ходишь по мышеловкам, словно тебя бьёт током потому, что ты устал бороться со всем этим. Хочешь зарыться в объятия любимого человека, вдохнуть запах его волос и поцеловать любимые губы, но этот любимый человек не может поддержать тебя. И вы мечетесь между серыми полутонами ваших жизненных полос, потому как боитесь их назвать белыми или чёрными. Жизнь всегда покажет, что может быть темнее. Поэтому не остаётся ничего, кроме как эти полосы разукрашивать самостоятельно. По этой причине Шастун полез в верхний шкафчик в кухне, и оттуда на него свалилось куча всякой всячины, вроде пластмассового топора и плюшевого паука. В дальнем углу он нашёл то, что хотел. Через минут двадцать по всему периметру их спальни были развешены праздничные гирлянды. Они мерцали разными цветами, делая мрачную комнату немного более светлой. Антон вспомнил прошлый новый год, вспомнил незнакомца, который перепутал последнюю цифру номера сестры и наткнулся на парня. И тут Шастуну ударило в голову то, что сестру этого самого незнакомца звали, кажется, тоже Лесей. Он даже полез проверить это и оказался абсолютно прав. Тогда его пробрал дикий смех от всей абсурдности его жизни. Он выбежал на балкон, чтобы не дай бог не разбудить Арсения и рассмеялся так громко, что прохожие оглядывались в поисках, кто же нарушает их покой. Он уже общался с Арсением, который пожелал ему не быть одному и оказался тем самым человеком, который лишил его этого одиночества. И он же мирно спал сейчас в их постели, в их собственном доме в обнимку с Дырсиком, любимый кем-то. И Антон именно тогда поверил в чудеса.
Арсений проснулся в четыре утра на третьи сутки после похорон. Сказать, что он был в порядке — ничего не сказать, но ему, без сомнений, стало легче. Грудь больше не сжимало чувство безысходности. Он прекрасно помнил каждую секунду последних мрачных недель. То, как он пил первые дни после смерти Елисаветы. То, как они с Антоном поругались из-за этого, точнее, Антон поругался с ним. Попов не знал и не понимал, почему ему и слова не сказать, не сорваться и не накричать на стены. Он просто не мог, что-то внутри заставляло его молчать. Когда мужчина открыл глаза, он натолкнулся взглядом на гирлянды, мерцающие под потолком. В первые секунды он был в шоке, потому как не мог же он несколько месяцев так проваляться. Но, нащупав телефон в темноте, брюнет взглянул на дату и выдохнул. Он завис на разноцветных огоньках. Ему понадобилось минут десять, чтобы собраться с силами и встать. Онемевшее, затёкшее тело кололо, отчего Попов морщился. На кресле, приоткрыв рот, посапывал Шастун, укрывшийся покрывалом с кровати. Взглянув на своё счастье, мужчина впервые за недели улыбнулся. Он знал точно — с Антоном всё в порядке, потому как его запястья не щипало совсем. Он просто выдохся, но пару часов сна ему помогут, без сомнений. Арсений подошёл к тумбочке, на которой лежали глянцевые фото со свадьбы и стал разглядывать их, подолгу смотря на счастливого юношу и себя тоже.
— Арс? — раздалось у него за спиной спустя какое-то время.
Мужчина обернулся и увидел потягивающегося сонного Шаста. Тот с волнением смотрел на брюнета. Он в секунду оказался рядом и стиснул мужчину в крепких объятиях. Попов уткнулся в костлявое плечо парня и улыбнулся второй раз за вечер. Абсолютный рекорд. Когда Антон отпустил Арсения, последний показал пальцем на гирлянды в немом вопросе, и Шастун, на удивление, его понял.
— Да так, я решил немного разукрасить нашу с тобой жизнь. Не помешает, знаешь ли. — он почесал затылок, — Арс, я тебя очень люблю, - сказал парень то, что так давно хотел сказать.
И Арсений, схватив красную тетрадку со стихами, открыл случайную страницу и написал витиеватым почерком: «Я тебя тоже». Антон грустно усмехнулся в ответ.
— Говорить ты не можешь, да? — в ответ ему лишь кивок, — Это ничего. Мы справимся, Сень.
Попов улыбнулся снова самой искренней своей улыбкой и утянул парня в долгий поцелуй. То, чего ему не хватало эти двое суток, несмотря на то, что он спал. Тёплое родное тело, искусанные губы, так умело целующие его. Ему Антона всегда будет не хватать.
— Всё будет хорошо, слышишь? — шептал парень между поцелуями. — Будет, непременно, будет. Люблю тебя, я так люблю тебя. Могу говорить это за нас двоих, мне не сложно. Я знаю, что ты любишь тоже.
А Арсений отвечал ему частыми кивками. Неужели они не найдут способа общаться без его слов?