Чёрные вены

11. Судьба бывает сукой.

Антон сидит на подоконнике в четыре утра и курит, думая, чем же занят его ненаглядный. Хочется верить, что у него всё хорошо, да как-то не получается. Потому что ноющую боль парень всё ещё чувствует, а значит, всё совсем не в порядке. Он скуривает сигарету за сигаретой, и это помогает ему успокоиться хотя бы немного. Когда пачка заканчивается, он идёт купить ещё. На улице холодно, но Шастун словно не замечает этого, напяливая летние кроссовки на ноги и куртку на тонкую футболку. Он выходит из тусклого подъезда и идёт куда-то в неопределённость по пустым улицам. Из его рта валит клубами пар, окольцованные пальцы мёрзнут, а Антон всё это усердно игнорирует. После пережитого прошлой ночью ему уже на весь мир плевать. «Пропади всё пропадом», — подумал Антон.
Он не мог купить сигареты в четыре утра нигде, потому что даже самые мелкие ларьки закрыты. Парню становится ещё хуже. Он один, на какой-то незнакомой улице, видимо, потерялся в совсем новом городе, который ещё и огромный. Но его и это мало волнует, он продолжает брести куда-то, не оглядываясь по сторонам, зато находя носки своих кроссовок очень интересными для изучения. Вскоре юноша замерзает весь, но это его не останавливает. Он заходит в какой-то двор. Видит качели и почти что бежит к ним. В детстве Антон очень любил их, мама часто катала на них мальчишку. Слёзы, подкатившие к глотке, почти что душили Шастуна, но он сглотнул ком. Сев на качели и вытянув длинные ноги, он оттолкнулся от земли и начал раскачиваться. Он заулыбался, как ребёнок, хотя и сам ещё был им. Так порой казалось. А потом улыбка померкла и парень, уронив голову в ледяные ладони, в голос зарыдал. Воспоминания делали больно, а осознание полной потерянности во всём давило на мозг. Он буквально потерялся везде: в пространстве, времени, людях и даже самом себе. Его завывания мог слышать весь Петербург, ведь он действительно выл, как одинокий волк.
Юноша брёл мимо домов и торговых центров, ресторанов и кафе, кажется, оказавшись на другой станции метро. Но он не прекращал пути, размышляя обо всём. Действительно ли имело смысл так безрассудно бросаться вслед за снами, когда у него была довольно неплохая жизнь в Воронеже? Действительно ли он любил Арсения, или он влюбился в его образ, созданный в голове? Образ заботливого и любящего человека, который имел своих демонов и страхи, но боролся с ними, ради Антона. Может, это дурацкая сказка, чтобы Шастун не чувствовал себя совсем одиноким? Все надежды, с таким трепетом построенные в голове у молодого человека, рухнули с громким треском, представляя из себя только множество стеклянных осколков. Они резали сердце, душу и мысли, словно острый нож, оставляли отметины, которые позже станут неприятными шрамами. Но парень никому о них не расскажет, потому что он считал, что его проблемы не должны касаться других. Он справится сам. Всегда ведь справлялся. Проще было бы, наверно, отгородиться от мира каменной стеной, только бы не посвящать других. Пусть он изуродует свою душу, да и тело тоже, но это будет только его проблемой, больше ничьей. Антон всегда справлялся один.
Когда рассвет начал подниматься над городом, а люди уже вовсю бежали кто куда, Антон сидел на скамейке в каком-то дворе, с сигаретой в руках. Их он всё-таки смог купить. Тело всё онемело, он не чувствовал ни рук, ни ног, от ночных прогулок по морозу. Он пробыл на улице, наверно, часов пять, а может больше. Хотя бы куртка немного грела. Он курил и курил, в этот раз туша окурки о запястья, отчего шипел и жмурился. Но продолжал, ведь впервые боль физическая была таким приятным отвлечением от реальности.
Рядом с ним кто-то сел, и юноша повернул голову в сторону незваного гостя. Этим человеком оказался никто иной, как Серёжа Матвиенко, у которого под глазом сиял багрово-фиолетовый фингал. Как он его нашёл, парень не спросил. Он вообще ничего не говорил, вообще-то. Антон просто уставшим взглядом осматривал соседа. Тот тоже был очень вымотан и желал только коснуться лицом подушки, чтобы поскорее уснуть. Но когда он брёл по улицам, понимая, что денег на автобус взял только в одну сторону, он зашёл в какой-то из старых дворов, где увидел Шастуна. Синяки под глазами у него были совсем чёрными, запястья покрыты красными пятнами, и Матвиенко сам догадался, от чего они.
— Кто тебя так? — наконец вымолвил Антон, глядя на друга.
— У Попова проблемы с гневом. — выдавил из себя Серёжа.
Но Антон не знал, кто такой Попов. Он не мог знать, что его сосед говорил об Арсении, ведь фамилию этого самого Арсения в своих снах Антон никогда не слышал. Поэтому юноша только хмыкнул и отвернулся, не поняв, о ком идёт речь, и стал вглядываться в окна дома напротив.
Они оказались дома только часам к одиннадцати, совсем замёрзшие и едва ли живые. Антон был уверен, что свалится с гриппом или простудой, а вот Серёжа не был уверен ни в чём. Они молча разбрелись по комнатам, каждый рухнув на диван. Но Матвиенко уснул сразу, а Антон ещё долго ворочался в холодной одинокой постели. Ему было не согреться, тело ломило, а руки болели из-за множества ожогов, оставленных на них собственным обладателем. Всё шло как нельзя лучше к чертям, ведь по-другому в жизни Шастуна не бывает. Вскоре он всё-таки уснул, но спал очень нервно и беспокойно. Холодная пустота сопровождала его, которая стала впоследствии его верной спутницей на протяжении ближайших трёх недель.