Чёрные вены

51. Ответишь?

Антон крошил сосиски на сковородку с видом очень сосредоточенным, как будто в них находилась вся сила Вселенной. Мысли были очень далеко от шипящей на масле еды. Мысли были где-то в другой галактике и усердно твердили то, что надо сказать Арсению всю правду. Он взрастил в себе ложь, как Джек бобовое зёрнышко, сделав её мощным стеблем. Фальшивая улыбка, глупые шутки, бесконечные разговоры стали его верными спутниками в последние несколько дней. Он нёс правду на плечах тяжёлым камнем, не в силах поделиться ей с кем-то, неспособный самому даже эту правду до конца принять. Антон умирать совсем не хотел, но начать бороться с болезнью не мог, пленённый собственным одиночеством. Расскажи он всё Арсению, стало бы проще, потому что он получил бы поддержку. Пускай бессловесную, но зато самую искреннюю поддержку. Люди перед лицом смерти всегда были так глупы. Они лучше опустят руки и закроют себя в клетку из одиночества, чем забудут о страхе потерять кого-то рядом. Ненадёжные и без того когда-нибудь уйдут.
Пока Шастун мысленно находился совсем далеко от кухни, сосиски начали подгорать, точнее сгорели почти до углей. Благо, Арсений вовремя прискакал из комнаты, почуяв запах гари, и убрал их уже бывший ужин. Антон не сдвинулся ни на сантиметр, не шелохнулся даже в направлении плиты. Арс подошёл к нему и заглянул в изумрудные глаза, которые смотрели не в пол, не в потолок, а куда-то в пустоту, не замечая происходящего совсем. Он кончиками пальцев взял парня за подбородок, заставляя поднять голову и взглянуть на него, а потом забрал ножик из его рук. Антон стоял в растерянности и совсем не знал куда ему деться от пронзительного взгляда Попова, который искал в нём что-то. Арсений хотел увидеть причину той перемены в парнишке. Шастуну удавалось блестяще играть радостного и весёлого, пускай и немного уставшего, перед другими, но не перед брюнетом.
Хотел бы я знать, что происходит с тобой.
Ответишь?
Антон видел немой вопрос в глазах у любимого и, поджав губы, покачал головой. Не ответит. Ни сейчас, ни потом он не хотел говорить обо всём этом. Вернее сказать, очень-очень хотел, но не мог себе позволить. Арсений резко подался вперёд и впился в любимые сухие губы как голодный лев вгрызается в жертву, упоённо, дико, с наслаждением. Антон ответил, запуская пальцы в тёмные волосы. Попов прижал его к стене, вцепившись в худое тело пальцами до синяков. Они целовались безумно, страстно, до полной потери воздуха, да и разума тоже. Это был один из тех поцелуев, который Антон запомнил надолго. Они, уставшие после очередного тяжёлого дня, после очередного боя за себя, на кухне, где пахнет гарью, отдались этой любви, смакуя, терзая родные губы. Это был способ Арсения сказать Антону, что он рядом всегда, чего бы он не скрывал, и о чём бы не лгал этот парень.
В один миг Антон оторвался от Попова, вывернулся из крепких рук и вылетел из кухни. Вина придавила ему горло сейчас так же, как крики комом застряли в горле у Арсения. Но кричать у него могла, к сожалению, только душа. Шастун с грохотом захлопнул дверь в комнату, едва не прибив ей мужчину. Арсений замер на пороге, стиснув зубы до треска. Антона разрывало внутри всего, настолько сильно он ненавидел себя за эту ложь. Разум просил сказать правду, а внутренняя слабость молила уйти, оставить всё это, чтобы не мучать ни себя, ни Попова. Но Антон не сделал ни того, ни другого. Он просто зажал ладонями лицо и тихо всхлипнул. Дышал долго и часто, чтобы себя успокоить, а потом зашёл Арсений. Обнял парня, прижимая к груди как можно сильнее, и стал гладить по волосам. Перебирал мягкими пальцами русые пряди, целовал виски и лоб. Он не знал ничего о том, что происходило с его мальчиком. Он больше не тешил себя верой в отговорку, на блюдечке поданную ему Антоном. Потому что такого не случается, когда это обычный бронхит. Не происходит панических атак, нет этой грусти в улыбке и отчаяния в глазах. Арс хотел помочь, хотел спасти, да вот только не мог даже вымолвить тихое «люблю», а тем более уж спросить о том, что с ним происходит. В ту ночь он по-настоящему возненавидел свою немоту.

***
На следующий день лучше не стало. Антон продолжал натягивать улыбку на осунувшееся лицо, но в ней больше ни капли правдивости не было. Репетиции прошли из рук вон плохо, он запинался и забывал слова, а под конец дня вообще бросил всё и ушёл в гримёрку, не имея желания больше видеть высокомерной улыбки Милы, которая только радовалась его провалам. Арсения задержали на работе, Антон уехал без него. Отправился не домой, а к Матвиенко, потому что знал о том, что Маши не будет. Она уехала в Воронеж на день рождения матери. Появился на пороге с видом брошенного пса. Серёжа даже не удивился, а только улыбнулся и выдал бодрое: «Проходи, конечно!». Антон остался на ночь. Сжался в комочек на старом диване и уснул, в уличной одежде, без одеяла. Просто отключился и всё.
Арсений приехал поздней ночью. Попросили помочь декораторам потаскать атрибутику. Когда Шастуна в квартире не нашёл, без лишних вопросов поехал к Серёже. Потому как если не к нему, то Шастуну больше и некуда. От вида его, скрючившегося неестественно на диване, щемило сердце. Попросил Серёжу разложить диван, а сам взял парня на руки. Ну, как попросил, просто показал на мебель. Серёжа понял. Антон не проснулся несмотря на то, что Матвиенко впоследствии уронил часть этого самого дивана. Арсений бережно опустил любимого на подушку, которую дал друг. Попов стянул толстовку с юноши, а затем и джинсы. Разделся сам и, подложив под голову диванную подушку, лёг с ним рядом. Укрыл их обоих пледом, так же заботливо выделенным Серёжей и уснул без задних ног.
Антон проснулся в жарких объятиях Арсения с утра. Сначала не понял даже, как оказался на подушке, под пледом, который весь перетянул на себя, а потом увидел умиротворённое лицо брюнета рядом. Красивый, как всегда. Подрагивающие ресницы, сбившаяся чёлка, приоткрытые губы.
— За какие благие дела ты мне дался? — прошептал Шастун, проводя пальцами по скуле любимого.
Поцеловал его аккуратно, совсем легонько, а после исчез так же, как и вчерашним вечером. Оставил маленькую записку на тумбочке с аккуратной подписью:
«Я тебя очень сильно люблю. Не могу объяснить всего, прости.»
Он и так уже опаздывал на работу, а его отмазал бы как-нибудь. Придумал едва ли правдоподобную отговорку про то, что Арсений застрял в пробке, хотя приезжают они всегда вместе, все это знали. Грудная клетка снова болела, а кашель продолжал раздирать глотку, напоминая о том, что с этим надо что-то делать. Антон старался забыть обо всём, только без толку. Желание жить становилось столь же прозрачным, как и его надежды на будущее. Хоть на какое-нибудь будущее.

***
Так было всю неделю. Антон находил предлоги, чтобы уехать без Арсения и ночевал где-нибудь в другом месте. Матвиенко вариантом не был, потому что Арсений его бы там нашёл. Антон этого совсем не хотел. Скрывался от Попова он только из чувства вины перед ним. Он знал прекрасно, что Арс хочет услышать правду, что мужчина знает про всю эту ложь. Правду говорить он был пока что не готов. Одну ночь он провёл в дешёвском отеле недалеко от дома, другую у Оксаны, которая радушно приняла друга. С каждой секундой его способность нести этот тяжёлый камень на душе гасла всё стремительнее. Арсений бегать за Шастуном перестал. Он сам сгорал от незнания и непонимания мотивов поступков Антона, но сколько бы сообщений не писал любимому получал в ответ только сухое: «Я в порядке». Точка. Гнусная точка. И ещё маленькие записки, крохотные бумажки с разными фразами, которые вызывали улыбку у Арса, вроде «Поцелуешь меня?» и «Я схожу с ума без тебя. Забеги ко мне в свободную минутку». Нет, Антон не избегал Арсения. В театре, на людях, он всё также продолжал разговаривать с ним. В перерывах между репетициями он целовал его, прижимая к стене в узком коридоре, потому что там всегда были люди, там они бы не стали выяснять отношения. Там он бы точно не разрыдался у любимого на плече. Антон целовал его так упоённо, так долго, наслаждаясь им по-настоящему. Только эти поцелуи давали Попову веру в то, что они всё ещё вместе и Антон всё ещё его любит.
В очередную ночь Шастун пришёл к Матвиенко снова с видом по-настоящему убитым. Просто пришёл и всё. Серёжа впустил его, и они долго молчали в прихожей, пока Антон снимал ботинки и джинсовую куртку, которую утром забрал из дома, чтобы хоть частичку Арсения иметь рядом. Друг изучающе оглядывал его. Парень снова заставил себя улыбнуться, но это получилось как-то криво.
— Серёж, я переночую у тебя, окей? Арса опять на работе задерживают, он меня к тебе высыпаться отправил, — выдавил он и опустил взгляд.
— Да, нет проблем. Чай будешь?
— Буду. Только не чай, а чего-нибудь покрепче.
Антон долго поддерживал беседу. Говорили о футболе и об алкоголе, пока этот самый алкоголь пили, и в коем случае не касались темы Арсения. Всё было в очень весёлой, лёгкой атмосфере, позволяющей Антону обо всём забыть. Но лишь до тех пор, пока телефон Серёжи не бзикнул, оповещая о сообщении. Тот проверил входящие и поджал губы, взглянув с укором на Шастуна.
— Тох, тут Арс спрашивает, где ты. Не хочешь объяснить?
Антон сглотнул и открыл рот, но понял, что отговорки у него закончились. Он сам себя потопил. Юноша не моргающим взглядом уставился на Матвиенко.
— Вы же не...?
Сережа опасался ответа. Если они снова расстались, то это станет концом обоих. Но Антон энергично покачал головой. Нет, не расстались. Пока нет. Шастун не знал, к чему его побеги могут привести. А он ведь и правда сбегал от него, как трусливый зверь. Парень остатки разума потерял, потому что снова создавал панику там, где её могло и не быть. Внутри знал, что Арс будет в порядке, будет держать его за руку во время химиотерапии, обязательно будет рядом до последнего вздоха, случится он в этот год или через много десятков. Но... Антон просто боялся незнамо чего. Он не хотел портить жизнь другим. Потому как «ты всегда поганил мою, сукин ты сын», как некогда заявлял отчим.
— Антон, что происходит? — серьёзно спросил Серёжа.
Хотел бы парень ответить на этот вопрос. Но ни одного слова не могло сорваться с его губ. Он просто сидел, прожигая взглядом стол и дрожал так, что банка с пивом выпала из его рук.
— Ты проверился, — заключил Матвиенко.
Антон дёргано закивал, стиснув челюсти. Камень с громким треском раскололся внутри, и парень тихо всхлипнул.
— Серёж... — надрывно сказал он, — Я больше н-не могу так, — у него внутри всё рушилось.
Он вздохнул с шумом, успокаивая океан слёз внутри, что так и норовил выплеснутся наружу. Антон обхватил себя руками и дрожащими губами прошептал, избегая взгляда друга:
— У меня обнаружили рак, Серый, понимаешь? — его голос сломался и последние слова юноша сказал совсем тихо.
А потом он разрыдался так, как не плакал уже больше полугода, с первого кошмара об Арсении. Из него вырывались громкие всхлипы. Солёные капли всё срывались с ресниц и падали на руки и на стол. Он выл, скулил от своего горя, бил кулаками по столу и снова начинал плакать, роняя лицо в ладони. Он не мог больше таить всё это внутри, не мог нести эту боль один. Серёжа приобнял друга, говоря ему что-то успокаивающее, но ни черта это не помогало. Потому что душевная боль всегда сильнее физической.
Антон бился сам с собой внутри, выплакивая всё накопившееся за пару дней. Но ему стало легче. Когда он успокоился, то встретился глазами с жалобным взглядом друга. От него пробежали мурашки по коже. Шастун жалости не хотел.
— Поэтому ты бегаешь от Попова, — изрёк друг.
— Поэтому я... Да.
— Пообещай мне, что скажешь ему. Или я сам ему скажу, — выплюнул Матвиенко, — Он заслуживает правды как никто другой.
— Ладно. — согласился Антон.
Он встал, чтобы уйти, потому что сил больше не было ни на что. Истерика вывернула его наизнанку, потратила всё, что в нём было. Но у дверей его остановил Серёжа. Антон видел эту боль теперь и в друге. Всё это сожаление появилось и в его глазах тоже, потому что, когда ты узнаёшь о том, что близкий человек загибается, не можешь по-прежнему смотреть на умирающего.
— Тох, насколько высоки шансы вылечиться?
— Я не знаю, я перестал слушать врача после того, как он сказал мне всё. Невысокие, думаю. Я упустил момент, как ты когда-то и сказал, — Антон замолчал, поджав губы.
— Но всё не может так закончиться, - сказал Матвиенко, убеждая в этом в первую очередь себя.
— Очень даже может. Я сам виноват во всём, да ещё и Арсения втянул. Как там писал Тютчев... Мы то всего вернее губим, что сердцу нашему милей. Я его люблю очень, ты сам знаешь, я жизни без него не могу представить, но теперь... С ним или без него, жизнь всё равно под вопросом. Он ещё и не говорит. А что, если это сделает его навсегда немым? — спросил он с грустью.
— Не сделает. Чёрт, Антон, ты даже не представляешь степень его любви. Арс готов всё за тебя отдать. Мне тебе про пожар напомнить? Он выдержит, он поможет тебе, он очень хочет тебе помочь. Попов сюда припёрся пару ночей назад и уложил тебя спать по-человечески, понимаешь? Ты такой придурок, если думаешь, что что-то может его ещё сломать. Он за тебя бороться до последнего будет, даже тогда, когда ты сам устанешь. — выпалил на одном дыхании Серёжа.
Антон лишь кротко кивнул в ответ.
— Пожалуйста, не поступай так с ним.
— Я... Я не буду. Мне нужно немного времени, но я скажу ему всё.
Серёжа похлопал его по спине и отправил спать, потому что время перевалило за полночь. Но Шастун взял куртку и вышел на прохладную улицу. Он глубоко вдохнул осенний воздух. За всеми этими проблемами Антон и не заметил, как наступил сентябрь. Он побрёл куда-то, потому что не мог стоять на месте. В ушах стоял шелест листьев на ветру, которые шумели подобно старому телевизору. Парень рассматривал тёмно-синее небо, усеянное звёздами, словно маленькими огоньками. Через минут десять раздался телефонный звонок. На экране высветилось родное имя Арсения. У Шаста глаза на лоб полезли. Арс звонил ему при условии, что днём ещё не мог разговаривать. Он сразу же снял трубку, но любимого голоса не услышал, а только музыку. Это была одна из иностранных песен, суть которой легко было понять.
— Позвонишь ли ты мне, чтобы сказать, что ты в порядке? Потому что я волнуюсь за тебя всю ночь напролёт. Не повторяй моих ошибок. Я не буду спать, пока ты не будешь в безопасности.
Антон зажал рот, чтобы не завыть от чувства вины. Он виноват, безусловно виноват перед Поповым. Тот пытался вытащить его, мужчина хотел его спасти. Арсений очень волновался за него, сидя на их подоконнике в пустой квартире. Он не понимал ничего из того, что происходило, и не нашёл иного способа достучаться до парня.
— Я буду любить тебя в любом случае. Я знаю только то, что я не могу жить без тебя. Я не могу сказать ничего такого, что изменит тебя так или иначе. Дорогой, я никогда не смог бы жить без тебя.
Шастун чуть ли не плакал, пока слушал знакомую мелодию и вслушивался в слова. Через минуту песня кончилась. Антон молчал ещё пять, но Попов не отключался. Гробовая тишина на том конце провода прерывалась редкими вздохами.
— Арс, я так люблю тебя, — наконец вымолвил Шастун совсем тихо, но Попов услышал, — Люблю. Такое слово громкое. Но всё равно недостаточно, чтобы описать все мои чувства к тебе. Спасибо тебе за всё, что ты делаешь. Спасибо и... Я скучаю по тебе.
И сбросил, запихнув телефон назад в карман куртки.