Чёрные вены

2. Немного о письмах

Антон всегда думал, что его родственной душой будет какая-нибудь прекрасная девушка. Они бы ходили в кино на слезливые мелодрамы, которые парень любил больше, чем любая женщина, смотрели бы на закаты и на прекрасное звёздное небо. Ели бы мороженое, которое Шастун ел постоянно, особенно шоколадное. Гуляли бы по старым бульварам и мощёным улочкам, держась за руки. Антон был неудержимым сопляком романтиком. Он любил сидеть у открытого окна во время дождя и вдыхать приятный аромат в воздухе под грустную музыку. Он писал стихи, мечтал о вечной любви по ночам. Порой казалось, что Антон Шастун — просто девчонка, родившаяся не в том теле. Он считал, что его девушка будет пилить дрова, пока он на кухне готовит очередное изысканное французское блюдо им и их детям на ужин. И во всей этой семейной идиллии он всегда представлял именно девушку. Антон никогда особо и не задумывался, что его родственной душой может быть мужчина, но только до того момента, пока он впервые не встретился во сне с прекрасными синими, как тысячи морей и океанов, как весь космос целиком, глазами мужчины, которого он никогда не знал. Его волосы, цвета угля, плечи, которые так и хотелось обвить длинными тощими руками. Улыбка, от которой хотелось растаять, в которой просто хотелось раствориться. Знаете, бывает так, что одного взгляда достаточно, чтобы влюбиться? Антон был уверен, что этот парень и был его парой. Он хотел, чтобы брюнет им был. И он хотел его найти, просто удостовериться, что сны появились не просто так, понять, почему тот страдает, но, пока Шастун в больнице, он ничего не мог сделать. Поэтому он просто сидел со своим разыгравшимся гриппом у открытого окна и дышал декабрьским воздухом. Глупо, наверно, но парню было глубоко плевать.
Он курил одну сигарету за другой, пока пачка не кончилась. Вены не болели до самого утра. Видимо, родственная душа просто спала. Антону нравились такие минуты, когда он просто сидел на подоконнике и смотрел в небо, когда его не беспокоила чужая боль. От неё он сходил с ума порой, когда становилось совсем плохо. Зарывался в одеяло, сворачивался в клубок, забиваясь в угол. Иногда юноша даже так засыпал, потому что, когда боль отступала, он был измученным, выжатым, как лимон. С утра после таких ночей становилось ещё хуже, ведь запястья снова болели, да ещё и тело ломило от сна в неудобной позе. Антон порой думал, что он просто рождён, чтобы страдать из-за других. Хотя, если подумать, какой сильной эта боль была, его половинке было в разы хуже. Поэтому он старался особо не проклинать человека на другом конце провода.
Иногда, в особенно плохие дни, он сдерживался до последнего, дабы не начать резать вены, только чтобы доставить столько же мучений другому. Но он решился на этот шаг лишь однажды. В апреле ему стало настолько плохо, что, сидя на парах (он тогда как раз заканчивал университет), он просто терял сознание, по крайней мере, ему так казалось. И парень, отпросившись в туалет, взял в руки ключи. Ничего более подходящего под рукой не оказалось, но мальчик и этому был рад. Антон с силой надавил на фарфоровую кожу, и та мгновенно покраснела. Он с огромными усилиями смог разодрать запястья, и хотелось больше, потому что боль-то никуда не делась. Но в этот момент в туалет заскочил его однокурсник Дима. Он уже тогда встретил Катю, свою будущую жену, и не чувствовал больше боли. Хотя и до её встречи он особенно не страдал. Дима увидел, что творит Антон, и едва ли смог его отговорить от продолжения начатого. Возможно, в тот момент они стали лучшими друзьями. Тогда Антон произнёс слова, впитавшиеся в его голову навсегда: «Знаешь, всё, как в дешёвой драме, в дурацком сериале. Только в них играют актёры, а у меня ведь всё по-настоящему». По его щекам текли слёзы, запястья болели и неприятно саднили из-за порезов. В тот день он думал, что покончит с собой. Просто прекратит своё существование, чтобы остановить боль. Сейчас Шастун вспоминал эту историю, думая, что же заставило его тогда остановиться. Возможно, фраза Позова о том, что у его родственной души всё никак не лучше и Шастун может убить её, возможно, что слабость или трусость. Но Антон рад, что не сделал этого, ведь тогда он бы не растворялся в бездонных голубых глазах каждый раз, когда закрывает свои.
Стряхнув пепел с сигареты и потушив её о подоконник, Шастун скинул её в открытое окно. На секунду он прикрыл глаза. В голове завертелись, как карусель, воспоминания о детстве. Юноша пытался понять, когда же началась вся эта история с венами. Ему было двадцать три, кажется. До этого они чернели только пару раз. Самый болезненный период в его жизни начался вот уже как почти год назад, в январе. Когда, ожидая проснуться от похмелья первого числа, он проснулся от ноющей боли в руках. И с тех пор просыпался от неё почти каждый день. Человек не может вынести столько боли, скажете вы? Антон был очень сильным парнем, раз почти никогда не говорил о том, что ему больно. Он продолжал жить, работать, учиться, несмотря ни на что, и искать в толпе человека, одного единственного человека, который бы прекратил его страдания, которому бы Антон помог выбраться из пучины собственной боли. Но так и не нашёл.
Незаметно для себя самого юноша погрузился в сон, сидя на подоконнике у открытого окна, что ему ещё аукнется немного позже. Антон снова видел сон. Он стоял в центре палаты в больнице, но это была не та, в которой находился парень. Желтоватая краска на стенах крошилась. Казалось, что стоит до неё дотронуться, и она обсыплется вся разом. В палате пахло чистотой. Было ощущение, словно здесь давно никто не лежал. Только вещи на тумбочке говорили об обратном. Часы с чёрным ремешком, показывающие полдень. Стрелки на них никуда не двигались, словно сломались. Говорят, что когда человек умирает, то его наручные часы так же останавливаются. Рядом с часами стояла почти пустая бутылка из-под коньяка, а рядом сигареты. Вновь те же, что курил Антон. Поэтому своими тонкими пальцами юноша открыл коробочку и вытащил одну. Неподалёку он увидел зажигалку. Он поднёс огонь к сигарете, и та начала медленно тлеть. Антон, встав у открытого окна, сделал глубокую затяжку, и дым заполнил его лёгкие. Он продолжил ходить по палате и рассматривать оставшиеся вещи. Футболка с надписью «Я перестал волноваться», сложенный пополам листок бумаги. Шастун аккуратно развернул его. На листке был его портрет. Всё просто точь-в-точь: его глаза, его губы и худое лицо. И подпись: «Любимый. 22.12.2017» Отвлёкшись от созерцания себя, он перевёл взгляд на идеально застеленную кровать. На белых простынях лежал томик Толстого. «Анна Каренина» — было написано на потертой обложке красноватого цвета. Форзац был исписан корявым, непонятным почерком. Антон, приглядевшись, понял, что это было письмо. Но смог разобрать он только пару фраз:
«Я ищу тебя, казалось, вечность, но у меня не получается. Мне кажется, я скоро умру, так и не увидев тебя».
Автор словно специально разборчиво написал именно эти строки, чтобы юноша мог понять только их. Антон взял книгу в руки. Он думал, что сломает глаза, прежде чем прочтёт подпись:

«Прости меня за боль. Арс».

Юноша уронил книгу на пол, и распахнул глаза. «Его зовут Арсений», — проскочило в голове у парня прежде, чем он свалился с подоконника на холодный кафельный пол.