Чёрные вены

24. Что ты с собой сотворил?

Третья за день баночка из-под энергетика феерично полетела в мусорное ведро, а следом и окурок от шестой сигареты. Перед глазами Шастуна уже всё плыло от бесконечной усталости, а тело ломило, создавая ощущение заевшего механизма. Вертолётики наворачивали круги перед глазами парня, потому что юноша не спал вот уже третий день, отчего его организм негодовал. Сцены из кошмара невозможно было забыть, поэтому Антон, в страхе увидеть что-то такое снова, просто не ложился, лишь отговариваясь перед Арсением, что ещё немного поработает с текстом постановки, а потом придёт к нему. И Арс верил, хоть и с трудом, но верил. Мужчина был уверен — парень не может его обмануть. Антон почти переехал к Попову на пару с Дырсиком, потому что не было сил находиться в доме, в котором никого не было. Ведь Серёжа беспробудно пьянствовал, забыв обо всех и всём. Антон сходил с ума от бессонницы и плохого самочувствия, вперемешку с постоянной работой, которая и вовсе не давала передышки. По восемь-девять часов в театре, потом вечерняя смена в кафе со сверхурочными, потому что надо же как-то жить. Нервы стремительно летели по наклонной, пока разум бежал следом. Есть юноша тоже не успевал, лишь изредка перекусывая совсем поздно ночью, прежде чем решал всё-таки вернуться в постель, чтобы Арсений ни о чём не догадался. Не хотелось его нагружать. Это временно, как думал Антон. Но это «временно» затягивалось. Сигарет и энергетиков всё больше, как и больной головы. Когда Попов, чувствуя неладное не только сердцем, но и запястьями, начинал задавать вопросы, то парень отвечал, что просто устал. И Арс пока что верил.
«Я скоро приду, только вот ещё разок текст прочитаю, знаешь же, что завтра смотреть приедет комиссия. Люблю тебя, иди, отдыхай» — снова слышится из уст Антона. Он присаживается на подоконник и берёт бумагу в руки, но только для вида. Потому что весь текст уже давно выучен, все проработано до малейших деталей. Скоро он полетит на стол, а в пальцах снова окажется никотин. Когда Арсений всё-таки скрывается за дверью спальни, окинув перед этим любимого тревожным взглядом, Шастун заваривает пятую кружку кофе, не притрагиваясь к еде, остывшей в холодильнике. Желудок неприятно ноет, но парень понимает, что сейчас в горло не влезет и кусок, поэтому просто пьёт, немного успокаиваясь. Только бы не спать. Что угодно, только бы не спать. За окном полная тьма, лишь далёкий фонарь светится и шумели кроны деревьев, нарушая блаженную тишину. Мысли уносит куда-то в завтра, когда должна была прийти комиссия, которая решит, достоен ли молодой неопытный актёр этой роли или нет. И Антон хочет доказать им, что он может всё. Для этого нужно бы поспать хоть немного, но юноша откидывает эту мысль подальше, потому что всё ещё до смерти боится. Он замирает, как стрелка сломанных часов, глядя в окно на далёкие дома. Кофе остывает, минуты бегут, превращаясь в часы, а парень просто застыл, не моргая и ни о чём не думая. Так проще. Никогда тишина и одиночество не манили и не удовлетворяли так, как сейчас.
Он вспоминает о времени, когда они с Арсением были намного более свободными и живыми. По крайней мере, Антон был светлее. Смеялся искренне, а не фальшиво, как умели настоящие актёры, как он смеялся теперь. С надрывом, истерикой в голосе. Он был похож на бледный мешок с синяками под глазами, что чернее туч. Пришлось купить тональник, чтобы их скрывать. Но юноша не помнит, когда закрыл в себе все эмоции и чувства, не давая Арсу помочь себе, хоть у того всегда получалось. Не понимает, когда перестал говорить. Ведь он не общается ни с кем. Дима постоянно звонит, но Шастун не берёт. Шепчет лишь: «Не его проблемы» — и продолжает игнорировать входящие. Признания в любви Арсу осталось единственным, что он постоянно произносит, а между ними только пару фраз о том, что всё с ним нормально. Хотя внутри знает, что врёт. Ничего с ним не нормально. Он смотрит на улицу, где в два часа ночи лишь изредка проходят люди, где-то вдалеке ездят машины, спеша куда-то даже ночью. Наверно, к своим родным. А Антону некуда идти, потому что кроме Арсения у него больше никого не осталось.
На кухню зашёл заспанный Арс и окинул взглядом любимого, сидящего на подоконнике. Он подошёл ближе к юноше, обвивая руками его худую талию, которая, казалось, стала ещё тоньше. Тот не шевелится, продолжая рассматривать что-то за окном, а Арсений поцеловал его в шею. Отчего юноша сжался и ухмыльнулся, но вернул нейтральное выражение лица секунду спустя. Попов заметил это беспроглядную грусть, туман в глазах Шастуна, который стал совсем на себя не похож последнее время.
— Ты спать-то идёшь, солнце? — прошептал мужчина на ухо Антону. — Ты тут уже часа два сидишь.
Но тот не среагировал, всё так же продолжая пялиться в стекло. Ни лёгкого кивка, ни тихого «да». Только всепоглощающая тишина.
— Тош... — взволнованно произнёс он. — Я же чувствую, что тебе больно. — мужчина покосился на свои руки, которые постоянно щипало. — Я тебя люблю.
От этих слов на лице юноши расплылась грустная улыбка. Крестики Арса резко перестали болеть. На душе Шастуна в миг стало тепло, и Антон, наконец, смог отвести взгляд от темноты за окном. «Если ты счастлив, когда я произношу тебе эти слова, то я буду буквально только ими и разговаривать» — подумал Арс, но вслух не сказал.
— Я на звёзды залип. — произнёс юноша первое, что в голову пришло.
Но Арсений ему не поверил. Потому что за тучами ведь даже звезд не было видно. Но спрашивать не спешил. Зачем вообще нужны слова? Всё и так яснее самого солнечного питерского дня.
Пока Арсений спал, Антон каждую ночь держал его за руку. Попов хватался за ладонь любимого как за спасательный круг, ведь ему тоже часто снились кошмары. Только тот, в отличие от Шастуна, умел из них выкарабкиваться, сдерживать страх и крики внутри. Юноша видел, как лицо Арса менялось за ночь, как становилось напряжённым или наоборот сглаживалось. Иногда мужчина тихонько звал любимого, а Антон сжимал его руку только сильнее. Он просто сидел целыми ночами у изголовья кровати и смотрел то в потолок, то на Арсения, оберегая его сон. Ближе к утру ложился рядом, чтобы брюнет ничего не заподозрил о его бессоннице. Антон знал, что в определённый момент организм не выдержит и отключит его от реальности на добрые сутки, но хотел оттянуть этот момент. Потому что страх сковывал глотку и останавливал на секунды его и без того побитое жизнью сердце.

***
Комиссия прибыла. Нервы Шастуна были на грани, он так боялся провалить этот небольшой показ. Иначе он потеряет эту роль, и вся усталость и мучения станут напрасными. Антону же плохо. Он ничего не ел уже вторые сутки, и желудок этому противился. С утра юношу тошнило, а сейчас просто болела голова, пульс бился где-то в висках. Арс заметил ещё с утра, что парень совсем поник, едва переставляя ноги. Попов дал ему пару таблеток аспирина, но он не помог. Парень лишь отмахивался и говорил, что всё нормально и совсем скоро он придёт в норму. Арсений не мог виться вокруг своего любимого, хотя очень хотел и переживал. То это принести надо было, то другое, и мужчина сам замотался, не успевая даже взглянуть на Антона. Но юноше оно и не было нужно. Он всячески старался избегать любимого, потому что понимал — тот обо всём догадается. Поэтому сидел в гримёрке и тонировал свои синяки. Нечего ещё и других ими пугать. Разум медленно отключался, а нервы, наоборот, бушевали, истощая и так уставшего парня. Он должен будет сыграть перед комиссией самую сложную сцену постановки, монолог, полный эмоций и чувств, на которые юноша был сейчас не способен.
Дверь приоткрылась минут за пять до начала. В проёме показалась тёмная голова Арсения, который тепло улыбался. Антон смог выдавить из себя ухмылку и быстро отвёл мутный взгляд. Арс сделал осторожный шаг в сторону любимого, коснувшись его плеча пальцами. Волнение бушевало внутри, хотелось просто прижать его мальчика к себе и долго лежать вместе, пока тот не уснёт, не просыпаясь от кошмаров. Да чтобы их вообще не было. Потому что Арс не на шутку перепугался, когда юноша вскочил ночью и метался по кровати, словно ища кого-то, а потом просто заплакал навзрыд, утыкаясь в его футболку. Одно разбавляло весь ужас этого момента: он искал в Арсении защиту. И брюнет как никогда был готов её дать. Попов замер, погрузившись в мысли, а потом провёл рукой по щеке Шастуна. Тот вздрогнул.
— Волнуешься? — спросил он негромко, — Глупый вопрос, наверное. Не переживай так. Ты вон даже побледнел весь. — опустившись на колени у стула, на котором сидел Антон, произнёс он.
А потом оставил лёгкий поцелуй на его щеке, и Шастун уже по-настоящему улыбнулся.
— Ты справишься, Ангел. — шепотом произнёс он, — Ты же у меня ангел? — с усмешкой продолжал он. — Или солнышко? Точно! Ты — ангел-солнышко.
Юноша пытался сдержать улыбку, но не смог. Через мгновение Антон рассмеялся и, положив руку на шею мужчине, притянул его к себе, втягивая в долгий поцелуй, чтобы выразить всю свою любовь. Он долго мял его губы в своих, сплетал их языки вместе. Арс улыбался в поцелуй, прижимая мальчика как можно ближе к себе.
— Ты один у меня остался... — прошептал Антон, разрывая их губы лишь на секунду.
А потом снова и снова. Юноше нужно уже идти, а они оба красные и разгорячённые. Зато счастливые. Антон смахнул чёлку Попова с его глаз, улыбаясь так искренне и прекрасно, что Арсений забыл, что такое вообще дышать. Они смотрели друг другу в глаза, казалось, вечность. Но прошла всего минута. Огоньки играли в глазах брюнета, а он сам высматривал своего Шастуна в этом парне, очень сером и вялом в последние недели. Он скучал по тому, кого он встретил вот уже полтора месяца назад. Но весёлого или грустного, тот всё равно его любил.
— Я тебя люблю, ангел-солнышко. — с улыбкой говорит Попов, не отводя глаз.
— Я тебя... — начал Антон, но его прервал голос режиссёра.
«Шастун, твой выход!» — донеслось из коридора. Юноша убрал руки с талии Арсения, разочарованно опустив взгляд.
— Люблю, Сень, очень. — закончил он, наконец, предложение.
А потом обошёл фигуру Попова и вышел за дверь, напоследок бросив: «Не хочешь взглянуть? Вся сцена о тебе. Ну, почти вся». Тот лишь улыбнулся и направился следом.

***
Софиты светили на Антона, заставляя немного морщиться. Мозг отказывался воспринимать яркий свет. Но, мотнув головой, юноша встал ровно и начал расхаживать по сцене. Вскоре покашливание эхом разнеслось по залу, но комиссия даже не дрогнула, в отличие от только вошедшего Арсения. Он улыбнулся возлюбленному, а Шастун ответил тем же. Теперь перед ним стояла тяжелейшая задача — доказать гурьбе старичков, что он не зря потратил шесть лет своей жизни на учёбу, и что он достоин этой роли. Этой главной роли, которая была такой лёгкой для юноши. Потому что герой постановки был точной копией парня, только натуральной. Но бабульки, сидевшие на креслах в третьем ряду, не знали этого факта. А Антон должен был показать самую сложную и эмоциональную сцену. Где-то в середине, перед антрактом, следовал монолог его героя, который оказался на самом краю этой жизни. И этот монолог предложил и написал сам Шастун, и по сей день Попов не слышал его. Антон сделал глубокий вдох. Софит погас, оставляя проливаться на худую высокую фигуру лишь немного света, добавляя таинственности и чувство завершённости. Юноша начал свой монолог-исповедь, который был написан и вымолен у режиссёра только ради Арсения.
— Я долго был один. Я так долго был один, что уже даже забыл, каково это — любить кого-то. По натуре своей я не самолюбив и считаю своё тело ничем большим, как оболочкой для пустой души. Потому что жизнь в моей душе давно потухла, как и огонь в глазах. Но, что удивительно, после твоего появления он снова зажёгся. Не знаю, что тебе пришлось сотворить такое, чтобы это случилось, но это похоже больше на тёмную магию. Ты прекрасно знаешь, что в моей жизни было множество потерь, но все можно заменить одной лишь находкой... — он замер, вглядываясь в силуэт Арса в зале, — Тобой. Не знаю, зачем я говорю с твоим образом, ведь ты где-то совсем в другом месте сейчас. Но знаешь, когда я думаю, что говорю с тобой, всё становится проще. Все мысли сразу успокаиваются, как и нервы... Раньше я из-за тебя не спал по ночам. А теперь не сплю из-за себя, но такое удовольствие — наблюдать, как дрожат твои веки порой, как поджимаются губы, как ты сжимаешь мою руку. Но приятнее всего, когда после тревожного сна, ты расслабляешься. Все твои морщинки разом исчезают, а губы содрогаются от лёгкой улыбки. — Антон улыбается, опуская мечтательно глаза. — Я так люблю тебя в эти моменты, хотя не думал, что вообще такое когда-нибудь скажу. Я же так отвык любить... Но я правда счастлив. Не сомневайся в этом. Даже если я схожу с ума, то это отнюдь не из-за тебя, моя любовь. Просто все эти потери можно заменить тобой, кроме одной единственной. Которую уже ничем нельзя исправить. Моя мама. Она меня очень любила, хоть я и был таким проблемным ребёнком... Ну, ты знаешь. Я так сильно скучаю по ней. Мам... — он поднял глаза к небу не только потому, что так было нужно. Просто слёзы действительно накатили на глаза. Антон замолк. — Мам, если ты слышишь это, то прости меня. Я не виноват...
Он сказал это с таким отчаянием в голосе, что даже расчувствовалась одна из сидящих в зале женщин. А у юноши всё перед глазами поплыло от накатывающих слёз, которые уже катились по щекам. Комиссия, верно, думала, что он просто хороший актёр. Но на самом деле смесь из усталости с нахлынувшими чувствами просто наконец вылилась во что-то более существенное. Антон утёр их, а потом в непонимании и шоке уставился в зал. На одном из кресел в пятом ряду сидела его мама. Живая и невредимая, совсем молодая. Она тепло улыбалась ему, махнув рукой. И всё то счастье, которое Антон ощущал в самом далёком детстве, оно вернулось, словно никуда не пропадало на долгие двадцать лет. Молчание затянулось, но Шастун просто перестал ощущать реальность. Он пялился в одну точку, которая была чем-то большим, чем просто пустое кресло. Но, к сожалению, только для него. Арсений с тревогой поглядывал на юношу, пока тот впал в забвение. Перед глазами мелькали картинки юности и детства, которые Антон спрятал куда подальше, сохраняя только для себя одного. Он никому ничего не говорил о матери, только тот сухой факт, что она умерла, вызывающий неминуемое сожаление. А Шастуну оно было вовсе не к чему. Боже, как он сейчас хотел спрыгнуть в зал и помчаться навстречу ей. Потому что юноша отказывался даже допускать возможность того, что мозг играет с ним. Ведь невозможно не спать трое суток и не есть два дня, чтобы это не обратилось в какие-то последствия. Но нужно было доиграть хотя бы ради неё, чтобы мама гордилась своим сыном, который достиг своей мечты титаническими усилиями. Он демонстративно и с грохотом приземлился на колени, отчего те заныли.
— Мам... — вырвалось у него спустя минуту молчания, — Я люблю тебя. — он не сводил глаз с одной точки где-то в зале.
Но её силуэт исчез. Сердце Шаста болезненно заныло, и он уронил лицо в ладони, тихо шепча что-то. А потом заплакал. Он просто сходил с ума, во всех смыслах, и сам это прекрасно осознавал. Шок застыл на лице у Арсения, потому что он всё понял. Антон действительно говорил с умершей мамой. Арс уже сделал несколько уверенных шагов в сторону сцены, чтобы хоть что-нибудь сделать, но Антон встал и как ни в чём не бывало, продолжил:
— Я правда по тебе скучаю... — тихо всхлипнув, произнёс он негромко. — Но теперь у меня есть человек, который поможет мне, если я действительно буду в этом нуждаться. Потому что я может и долго был один, но ещё помню, что такое — когда любят тебя. Когда ты захлёбываешься от счастья, держишь кого-то за руку, танцуешь в темноте около очень шумного клуба и у себя на работе, не видя начальника. А любить кого-то я могу научиться заново. Ведь это не кажется таким сложным, когда рядом есть нужный человек, правда?
Комиссия громко захлопала, а Антон поклонился и ушёл за кулисы. Его немного пошатывало и трясло, всё тело сходило с ума из-за тремора. Слишком тяжело дался ему этот монолог, но исключать его из постановки он не собирался, считая эту сцену лучшей. Слёзы невольно начали скатываться по щекам, а Шастун всё думал, думал с такой скоростью, что сам путался в ногах. Просто все эмоции разом собрались в его голове, не давая ни единой мысли задержаться хотя бы на секунду. Ноги подкашивались, руки дрожали, а он всё шёл и шёл куда-то, сбивая с ног гримёров и танцоров, репетировавших здесь. Немного позади бежал Арсений, который готов был снести любого только бы добраться до Антона. Чувствовал жгучие покалывания в руках, сердцем ощущал, что всё плохо. Но сам Шастун этого всего не осознавал. Мгновенное помутнение рассудка, а выбраться уже трудно. Он спотыкался, но продолжал идти, пока не добрёл до маленького танцевального зала на первом этаже. Там его нагнал Арсений. Повернув к себе за плечо, он взглянул в покрасневшие зелёные глаза, под которыми сияли синяки. Тональная основа смылась солёными слезами, и осталась только правда. Сразу десяток эмоций отразился на лице у Арса.
— Что ты с собой сотворил? — со страхом произнёс Попов, но ответа не услышал.
Юноша смотрел на него испуганно, а потом его взгляд стал стеклянным. Секунда — и мир ушёл из-под ног парня, и он упал. В темноту, полную одиночества, но такую уютную, как плед. Перед глазами тьма, мыслей больше не было. Он не чувствовал под собой холодного пола, боли, удара. Ничего. Не слышал воплей Арсения, который звал его и, благо, успел поймать до того, как юноша соприкоснулся с полом. Ничего.

«Только туман, пьянящий его,
И странное подобие свободы.
Ни чувств, ни мыслей в голове — ничего.
Так действуют громоотводы?»