ОБГОНЯЯ РАССВЕТ ... "Запретная любовь"....

Часть 5... Жизнь, как книга с вырванными страницами...

ГЛАВА  2... БЕХЛЮЛЬ... ВАНКУВЕР... СТАМБУЛ...

      Через день Бехлюль приступил к работе в транспортно-логистической компании, принадлежавшей семье своего друга Томаса Вильсона. И уже спустя два месяца зарекомендовал себя добросовестным сотрудником и хорошим профессионалом. Руководство было довольно, даже поощрило премией. Дни в Ванкувере, занятые делом, летели быстрее, чем пустое бесцельное хождение по стамбульским ночным клубам. Бехлюль, как и обещал, ежемесячно переводил деньги Пелин. Иногда с ней созванивался, чтобы узнать, как учится и живет. Ведь в Лондоне осталась Нихал... и кто знает, что ещё она могла задумать в своей больной голове. Но с Нихал Пелин не пересекалась, потому что учились на разных факультетах, а по тем клубам и развлекательным мероприятиям, где раньше бывали, Пелин больше не ходила.

     В начале июня Бехлюль в последний раз перевел ей деньги, пожелал счастливого пути домой, пожалел, что она не сможет его дождаться. В конце июня Бехлюль с Томасом улетели в Лондон на защиту диплома. Продолжать дальнейшее образование Бехлюль не стал, решив, что магистратуры вполне достаточно.
Сейчас его больше волновала работа. Именно ей он уделял все свое внимание, умение, прилагал полученные знания, небольшой, но надежный опыт. Результаты не заставили себя долго ждать. Все его расчеты распределения, приема и отправки грузов, своевременные доставки, изучение спроса и потребления нужных товаров были точны, а отчеты блестящими. Даже Томас, вращавшийся в этой сфере деятельности с молодых лет, часто советовался с Бехлюлем в некоторых деталях дела. Их мужская дружба крепла. Они умело разделяли работу, хотя и там всегда находили общий язык, и досуг. Личные темы иногда, как многие друзья, всё ещё обсуждали. Но очень глубоко в душу Бехлюль не пускал теперь даже лучшего друга.
      

       Стараясь оставаться прежним веселым и общительным, Бехлюль всё чаще вечерами оставался один...
Недалеко от его домика было озеро с маленькой деревянной пристанью для лодок. Бехлюль выходил из дома и шел туда. Стоя на пристани лицом к воде, он закрывал глаза и вспоминал Босфор с его кричащими чайками, шумный суетливый Стамбул, где осталась частичка его сердца. В этой частичке он оставил свою любовь к той, которая снилась ночами, которую хотелось увидеть хоть на один миг. К манящим губам которой, хотелось припасть жадным поцелуем, напиться сладости взахлеб, надышаться удивительным и неповторимым её ароматом... и снова почувствовать, как её шелковые волосы цепляются за твои ресницы... а потом прочесть в её зовущих глазах, цвета бархатистой травы в капельках седой росы, огромное желание принадлежать только тебе... и знать, что ты не ошибся...
Такие мечты были настолько глубоки, почти осязаемы, что Бехлюлю казалось, что он достает их из самых дальних и сокровенных уголков души... где бережно хранит... где помнит... где надеется, что всё ещё может когда-то быть...
      После своей поездки в Стамбул, Бехлюль и сам, послушав друга, согласился, что единственным неопровержимым фактом могут быть только слова Бихтер, а не его догадки и ревнивые фантазии... Но шел уже пятый месяц... Пятый... Бехлюль ждал её звонок... один единственный звонок...
Вероятнее всего, как думал Бехлюль, Бихтер записку прочла... и выбросила. Надежды, что когда нибудь зазвонит его телефон и абонент на другом конце тихо спросит "Алло... Бехлюль?", как это было раньше, таяли с каждым закатом солнца... ну и с каждым его рассветом... тоже.
       Она не позвонила... Значит ей это не нужно... Значит она просто счастлива в своей новой жизни рядом с другим мужчиной - богатым, сильным, решительным и надежным.
Каждый новый день, а если быть точнее - каждый наступивший вечер в одиночестве, становился маленьким кирпичиком, из которых постепенно складывалась стена, отделявшая мечты Бехлюля от реальности. И если день, занятый полезной и интересной работой, приносил удовлетворение, чувство самоутверждения... то каждый вечер разбавлялся разочарованием, безнадежностью и печалью. Но Бехлюль, оставаясь на контрасте своих чувств, продолжал писать "книгу-жизнь". Вот только жанр написанного не мог обозначить.