Storybook |TXT|

Мы можем попробовать

|  πейринг: Soobin×HueningKai |

_________________________________

У них нет шансов.
Совершенно, ни одного. И даже если хватит сил разбить небесную твердь, закричать о том, как нужна сейчас помощь — все равно не появится и процента на успех. Только не у них двоих — потому что их мир, что шатко стоит на коленях сейчас — не один на двоих. Он у каждого свой — общая только жалость.
Жалость — отвратительное чувство. Настолько, что задохнуться можно, утонуть в ней, стоит только Субину посмотреть — и снова, и снова, жалость задушит их обоих, но не до смерти — оставит мучаться, смотреть, до чего они оба друг друга довели.
«Мы можем попробовать».
Если бы у надежды был цвет — он на все сто процентов соответствовал бы цвету глаз Субина — Кай для себя уже запомнил. И голос, тихий, низкий, шепчущий это в полусонном бреду, сжимая Кая в объятьях — именно так должна звучать надежда.
Хюнин Кай был влюблен столько, сколько смог вспомнить — наверное, с дня их первой встречи, но, а кто не был бы, увидев эти очаровательные ямочки на щеках? Кто не был бы, когда сильные руки поддерживали бы под талию, помогая в хореографии, кто не был бы, когда эти невероятные глаза не отрывали бы взгляда все эти месяцы?
Субин не был. Он не был влюблен столько, сколько смог вспомнить — наверное, всю свою жизнь. Иногда ему казалось, что любовью его при создании обделили, потому что ничего из того, что он пережил, не напоминало того райского чувства, о которых писали в книгах, о которых пели в песнях. И когда милый щеночек Кай с тапками в зубах приполз к его кровати, всем своим видом показывая, как любит хозяина, Субин только и смог, что почесать за ушком, хотя безумно хотелось глупую псину на балкон выгнать.
Субин не любил собак.
Субин не любил Хюнин Кая.
«Мы можем попробовать»
Наверное — из праздного любопытства, может быть — из приступа альтруизма, из желания не видеть чужие слезы, нет. Из жалости. Как подобрал бы побитую собаку на улице, как приютил бы у себя и никогда бы не выбросил обратно — совесть и жалость не позволили бы. И сейчас не позволяют отказать, когда Кай стоит, потупив глаза, в очередной раз говоря о том, как сильно любит своего лидера — и Субин сдается.
«Мы можем попробовать».
Только эта фраза наконец-то услышана.
«Я не гей» — в пустоту.
«Я не умею влюбляться» — нахуй.
«Я не люблю тебя» — бесполезно.
«Мы можем попробовать».
И Кай пробует — наконец-то, словно любимой собаке разрешили спать с хозяином в постели. Он и это пытается делать — заваливается посреди ночи, шепчет что-то о том, как боится грозы, как ему холодно, как ему одиноко, как ему нужно быть ближе. Субин пускает, чувствует, как Кай жмется ближе, как тыкается холодным носом в горячую шею, как вздрагивает, чувствуя теплые руки на своей талии. И Субин ничего не чувствует.
Субину его жалко — так жалко, как промокшего лабрадора под ливнем, что потерял свою любимую игрушку, жалобно скуля у хозяина под боком — как Кай, который трогает, трогает, еще трогает — словно не верит, что теперь можно.
«Мы можем попробовать»
Они пробуют уже две недели, и никого счастливее Кая, казалось, быть не может — но он хочет больше, хочет дальше, хочет распробовать полностью, как будто не замечая, как иногда Субина передергивает, как иногда он дергает плечом, пытаясь сбросить руку. Зато замечает темно-пламенную ревность в глазах цвета надежды, когда Кай позволяет себе слишком много с кем-то еще. И тогда макнэ кажется, что момент длится бесконечно долго.
Субина отпускает — немного, совсем немного. Все волнения после дебюта отходят на второй план, и теперь ему действительно хочется попробовать, ему действительно интересно, куда это все может привести.
Иногда — ему хочется, чтоб у них получилось.
И когда Кай в очередной раз заваливается к нему в кровать — Субин притягивает его к себе первым, судорожно вцепляясь в чужие бока, целует так отчаянно, как будто от этого зависит их жизнь сейчас. Субину хочется, чтоб им обоим было хорошо.
Субин все еще ничего не чувствует.
Ему кажется, что он — чертова ледышка, об которую прекрасный принц раз за разом обмораживает пальцы, пытаясь добраться до горячего сердца. Только глупый принц. Принц не знает, что сердце там такое же холодное.
Но он не оставляет попыток, не оставляет себе выбора, снова и снова обнимая, снова и снова касаясь, ему больно, чертовски больно — но Кай успокаивает себя. Еще немного. Совсем чуть чуть и у них точно получится.
«— Мы ведь можем попробовать, хён? Ты можешь дать мне один шанс. Захочешь — и мы сразу прекратим. Пожалуйста? — Мы можем попробовать.»
Кай каждую ночь шепчет, как любит — и это правда, он не требует ничего взамен, он просто ластится, просто взглядом умоляет не прогонять — и Субину его жалко, он не прогоняет, позволяет каждый раз оставаться, позволяет пробовать дальше, хоть он для себя уже все и решил, но оборвать все не в силах совершенно.
Все заходит слишком далеко, потому что однажды Кай оказывается на его бедрах, сидящим в одном белье, пока в соседней комнате спят другие мемберы, он смотрит так, что хочется погладить его по голове, просит разрешения, но не дожидается ответа, зажимает Субину рот.
Лидер не протестует — он просто ждет, зная, что Кай захочет сделать. И тот делает, снимая с себя трусы, облизывая свои пальцы, не отрывая взгляда, не убирая руки с чужого рта, тихо шипя, растягивая себя наскоро, не думая о том, что можно сделать себе больно. Ему не важно — он просто отчаянно нуждается в поддержке, он отчаянно нуждается в боли, от Субина, прямо сейчас.
И Субин принимает правила игры, сжимая крепко чужие бедра, видя, как широко от такого простого действия распахиваются зрачки, осторожно берет за хрупкое запястье, отстраняет чужую руку, сует свои пальцы в чужой рот, растягивает самостоятельно, медленно, осторожно, слушая такие стоны, что внутри все сжимается.
Кай уже не может держаться, он дрожит, забыв о том, что закрывал чужой рот, он опирается на грудь лидера, выгибается в спине сильнее, хнычет, все еще смотря глаза в глаза. И если бы у надежды был цвет — он был бы цвета глаз Кая.
Ему все еще больно, он растянут недостаточно, когда Хюнин Кай опускается на член, но он делает это резко, отчаянно, как и все в своей жизни, кусает ребро ладони, чтоб не закричать на весь дом, не давая себе времени привыкнуть, начинает двигаться, сжимается. И Субина ведет.
Он рычит, сжимает худые бедра сильнее, знает, что оставит синяки — но ведь кто увидит их под джинсами? Никто, кроме Субина. И от этого сносит крышу еще сильнее.
В какой-то момент они меняются местами — и Субин оказывается сверху, грубо целуя макнэ, сгибая его чуть ли не пополам, толкается, чувствуя, как мальчик сжимается, не останавливается, даже когда Кай кончает, пока не заканчивает сам, падая на чужую грудь.
Субин все еще ничего не чувствует.
Но он никогда никому об этом не скажет
даже самому себе.