J hates H

13. We make

Джокер часто это делает. Краска застревает в эпидермисе словно пули под кожей. И он даже рад этим отметкам. Они прикрывают его настоящего, его шрамы и выбоины, трещины и раны. Татуировка - это ведь шаманское варево красным и синим по его усталой коже. И это хорошо.

Его подельники думают, что он псих конченый, что он позер и насмешник, что все это только бравада да шутовство. Джокер не спорит, просто загоняет иглу поглубже. Чтобы больше цвета, чтобы полнее и реальней вышло. Навсегда. Любит это слово, лелеет его. У него нет ничего, не осталось, даже воспоминания выбиты из дурной башки, но татуировки при нем - это как обратный отсчет, как крошки хлеба, выводящие его каждый раз из темного леса. Это живой дневник того, кто он такой, и зачем делает то, что делает.

Когда Джокер приходит с новой чернильной завитушкой, только Харли всегда спокойна. Ничего не говорит и не перечит. Промывает сукровицу, накладывает мазь и повязку - все то, чего бы он сам не делал. Может, и к лучшему. Помер бы от сепсиса, да и ладно. Это даже было бы смешно. Ему бы хотелось умереть вот так - по-идиотски, совершенно не круто и без лишнего пафоса. Она не дает. Массирует плечи, втирает лекарство, успокаивает кожный зуд, словно тысячи муравьев копошатся под поверхностью, раздирают его на куски.

Харли разбирает пальцами со сбитым лаком его неоновые пряди, пробует на вкус бордо его губ, оказывается под его белой грудью. Он клацает зубами, щекочет острыми ногтями, жмет её и лапает, поглощает её соблазнительные выпуклости, её сладкий карамельный запах, её вишневые губы. И Джокер сам толком не может сказать, зачем она нужна ему. Зачем? Зачем?! З-а-ч-е-м! Он отпихивает её от себя, садится на кровать и закуривает. Тянет в легкие никотин, барабанит пальцами по её спине. Ладно.

Ложится снова рядом. Тушит сигарету о её голое запястье, зализывает никотиновым языком рану, снимает с кончиков её губ жалкий всхлип. Он знает, что ей больно, и он, откровенно говоря, очень рад, хочет, чтобы она полюбила эту боль. Наверное, именно поэтому он ходит за наскальными рисунками, наносит их на свое тело, словно карту сокровищ. Потому что это чертовски больно, потому что это позволяет ему хотя бы ненадолго чувствовать себя живым.

Утром она заставляет его промыть ключицу, водит острожными ладонями по бледной коже, стирает образовавшуюся за ночь корочку, соскабливает кровь и дерьмо с его кожи. Промокает бумажным полотенцем, целует в плечо. Задерживает свой взгляд на рисунке всего на секунду. Сейчас, когда покраснение прошло, морда мертвого клоуна, с шапкой и бубенцами, всеми нужными атрибутами, прекрасно видна. Харли черпает белую жирную мазь пальцами и зачарованно водит по рисунку, пока тот не покрывается тонкой пленкой лекарства.