J hates H

54. Perfect imperfections

А Харли вылечилась. Джокер узнает из газет. Думал, что вышла погулять, день или три назад. Оказывается, прошло месяцев десять. Она улыбается с фотографий в газетах. Она раздает интервью и машет рукой из телевизора. И Джокер внезапно понимает, что его поезд ушел. Пустили под откос, и неясно, что делать с этим. Потому он просто палит по ящику, заставляет диктора заткнуться. Говорят, она сама захотела. Никто за хвостики не тащил. Никто не запихивал в смирительную рубашку. Просто однажды она пришла, села перед добрыми людьми в белых халатах и попросила помощи. Не из-за него, из-за нее. И это бесит Джокера больше всего. Потому что о нем она ничего не говорит, даже не упоминает. Журналюги, псы поганые, спрашивают ее, подначивают, рвут на куски, но она не сдается, игнорирует, просто ведет себя так, словно его больше не существует. И Джокер признает, это не только бесит, это шокирует. Его отрава выветрилась из ее крови, вышла вся, словно токсин. И теперь раковая больная, хромоножка Харли Квинн, снова стала Харлин Квинзелл. И снова у нее все хо-ро-шо.

О Харли в логове запрещено говорить. Ни добрым, ни злым словом нельзя поминать. Потому что тот, кто помянет, тому глаз вон. Все, как полагается. Харли - отработанный материал, Харли - заноза в его заднице, наконец-то, вышла, рана, гноившаяся столько лет, затянулась. И Джокер радуется. Через силу. Потому что он действительно не ожидал такого поворота событий. Словно руль у него из рук вырвали и выкрутили вовсе не в ту сторону. Но шутка тем и хороша - не знаешь, когда услышишь закадровый смех. Не знаешь, когда самому смеяться. Джокер понимает, что время настало. Хохочет, запрокинув голову.

С уходом Харли что-то разваливается в их «доме». Утром никогда не бывает нормального кофе, а его тренч весь в потеках бурого и красного. На пустых бутылках можно играть, словно на ксилофоне. Сигареты тушатся прямо о подлокотники старого продавленного дивана. Раньше Харли справлялась как-то с этими маленькими бытовыми неурядицами. Джокер помнит, что она херово готовила, вечно ныла по поводу своих обязанностей, появившихся вместе с клоунской шапкой, но все же не смела ослушаться. Рутины не хватает, этой блядской предсказуемости. Початой бутылки бурбона на самой верхней полке, крошек от печенья в его постели, развешанного женского белья на обогревателе.

Джокер мог бы узнать, где она живет, да знает уже на самом деле, мог бы притащить её за волосы в свое логово. Проблема в том, что он не хочет. Знает, что без нее легче, чем с ней. Она нужна ему гораздо меньше, чем он ей. А потому он ящером доисторическим выжидает, когда же она сломается, когда потускнеет её вновь приобретенная, выработанная нормальная улыбка. Только сплетни и слухи вокруг нее утихают. Харлин перестает ежедневно появляться в газетах на передовицах, не точит лясы в этих второсортных шоу по кабельному каналу. Она возвращается в тот мир, из которого он так грубо вытащил её, обнажил все нервы, вскрыв грудную клетку, всадил свою иглу в ее сердце.