J hates H

21. I hate

А Джокер ненавидит лето. Душно, неуютно, пот течет ручьями по лицу, смазывается грим. Это Харли у них теплокровная, даром что ли солнечной называют. Она питается от этой энергии, живет от нее, до зимы, совершенно взаймы. До прожаренной куриной шкурки, до веснушек россыпью на курносом носе, до выжженной соломы волос. И Джокер ненавидит её пуще прежнего. Потому что летнее солнце делает ее нормальной, девчонкой из соседнего двора, в сатиновом платье и мятной конфеткой за щекой. Такие смеются, обнимая за пояс, мешая готовить барбекю, но таких ни за что не хочется отцеплять. Джокеру такое соседство не интересно. Потому он прячется от солнечного света, отползает подальше в нору, словно вампир какой-то гребаный, потому и разрешает ей делать летними днями все, что душа пожелает. Желательно без него.

Харли не перечит, хорошо его изучила, залезла под кожу. Бережет свою от ненужных синяков и ссадин. Ей же еще в купальнике дефилировать - не нужны ей лишние раны. Слишком долго зализывать. Из детской вредности, из чувства противоречия, Джокер хочет расцветить её птичьи крылышки дарами своей так называемой любви - красным, синим, желтым и фиолетовым, сделать её такой красивой, чтобы все ужаснулись. Но ему не удается. Харли встает с первыми лучами солнца, готовит ему завтрак, варит кофе, исчезает в туманной готэмской дымке. Когда Джокер просыпается или выходит из своих мыслей, её уже нет рядом. И это так бесит - невозможность поймать птичку за хвост, выдрать перья из павлиньей гордости. По-настоящему бесит.

Если ему не радостно, разве может быть рада она? Хорошие девочки так не делают, хорошим девочкам положено ластиться у ног, просить ласки, жить только счастьем папочки. Но Харли внезапно ускользает, извивается змейскими клубками, пропадает из его поля зрения. И в общем-то Джокеру не в чем ее обвинить - у них нет совершенно никаких планов, никакие каверзы не запланированы этим душным и горячим летом. Все это лень делать, и немного больше - Бэтс явно не в городе. Не с кем поиграть. И от этого скучно, от этого так тошно, что даже на Харли наплевать.

А она с постоянством заведенной куколки рвется прочь, бежит, сверкая пятками. Джокер перестает обращать внимание. Ему собственно ничего не остается. Только привычка скрежетать зубами в бессильной ярости.

Джокер ловит её глубокой ночью на скрипучей лестнице. В доме они совершенно одни. Наемники распущены по своим делам. Только Саймон, быть может, остался, но старик спит беспробудно. Харли крадется по лестнице, зажав в ладони стоптанные сандалии. Джокер спускается вниз. Смотрят друг на друга. У неё растрепались волосы, раскраснелось лицо. У него глаза горят маниакально и ярко, словно головешки в костре. Она охает, хочет бежать, но остается на месте - его ладонь надежно сжимает её запястье.