J hates H

15. That I get

А Джокер знает, что скоро умрет. Это не процесс, это факт. Бесился сначала, конечно же, хрипел и кашлял кровью проклятия. Бил Харли железным прутом через спину, пил её слезы, как амброзию. Колченогий зверь издыхает долго, но все-таки не зализать ему ран.

Потом сидел в своем кресле и смотрел на Готэм - на все сотни тысяч огней, которые ему не погасить, не заставить светиться сверхновой. Потому что он не бог. Обман так сладок, но все-таки обман. А Харли сидела словно собака у его ног, ластилась, поскуливала. Он отстраненно отмечал её печаль, тугую пружину в её крохотном птичьем сердечке.

А потом он смирился. И стало вдруг удивительно спокойно, все равно. В конце концов, равнодушие - это ведь тоже эмоция, тупое покалывание за грудиной, напоминание о том, что он все еще дышит, харкает, перхает, пытается карабкаться. Все ведь бесполезно, как ни крути вечно вьющуюся веревочку. Так-то.

Харли все твердит, что все будет хорошо, что они выберутся, что если он умрет, то и смех вместе с ним. А такого просто не бывает. В мире и так слишком мало радости, так мало счастья и настоящего веселья, что эти крохи у неё, у них всех забрать не могут. Хорохорится, конечно, девочка, пытается постичь своим крохотным умишком непостижимое. Её мистер Джей, непоколебимый и нерушимый, хитрый и изворотливый, настоящий дракон для принцессы, смертен. И умрет он не на постели из роз, умрет, словно пес нашкодивший, словно кукла в руках кукловода. И будет это чертовски прозаично. И не смешно, само собой.

Она жестит, не хочет верить, проходит все стадии, что прошел и он. Дурочка, тупое создание, что с нее возьмешь? Но не уходит, не отползает в ночь. И это даже приятно. Джокер всегда думал, что как только карточный домик начнет рушиться, Харли, как крыса с корабля, да побежит. Обознался. Или еще не пришло время. Думать об этом не хочется. Но ждать так томительно. Лучше бы сразу исчезла. Ему и поделом - сам ведь создал эту сучку.

Джокер жесток с Харли, как никогда прежде. Она приносит ему свежесваренный кофе, он плещет кипятком ей в лицо. Она чистит его пистолеты, а он оставляет лишь один патрон в барабане, прикладывает ствол к её голове. Она латает его тренч и его раны, а он всаживает ей хирургическую иглу в самое больное место - сердце. И ждет, каждый гребаный раз ждет, что она размахнется, окрасит его губы красным, чтобы лучше улыбались. Разобьет тарелки и стаканы, наорет и свалит, хлопнув дверью. Скатертью дорога.