J hates H

24. I hate everything

Его зовут Тибальт. И это серьезно. Ему десять или девять лет, трудно сказать. Однажды Джокер возвращается в логово из Аркхама и видит его. Джокер трет переносицу, массирует двумя пальцами глаза под веками. Сильно надавливает, так, чтобы пошли цветные пятна. Может, тогда мигрень отступит?

Его долго не было. Месяца три-четыре. Отдыхал на курорте. От всего. От Харли и рутины, от готэмского национального и от Гордона. Даже от Бэтса. Потому что иногда и человеку, и монстру так нужно одиночество. В его камере не было ничего, что можно использовать. Ни простыней, ни подушки, - только голая, прикрученная к стене кровать. И это, наверное, жестоко. Может, стоит написать жалобу в суд по правам человека? Джокер знает, что всего этого достоин, еще как, не жалеет. Его стражи знают, что ему всего этого не надо, хватит, пожалуй, и смирительной рубашки, оранжевой робы, чтобы сделать задуманное. Так их, шавок. Думали, что перехитрили? Ха-ха. Ха.

И вот он дома. И вот перед ним посреди его собственной спальни стоит мальчишка Тибальт. И он не знает, куда себя деть и что сделать. Это так странно. Страньше обычного. Вытаскивает из-за пазухи пистолет, нервно прицеливается.

Ворох простыней колышится, раздвигается. Венера рождается из пены. Харли скидывает простынь, сдувает непослушную прядку со лба. И да, раздражение на секунду затухает, загоняется иглой в центр мигрени. Потому что вот она. А вот он. И они не видели друг друга сто лет. Одиночества. И это было хорошо. А вот сейчас, глядя на неё, еще лучше. Сука сладкая. СС.

- Пирожок, - то ли шепчет, то ли стонет Харли, выбирается из-под одеял и на всех четырех, в чем мать родила, ползет по кровати к нему. Её белая круглая грудь трясется туда-сюда. Джокер облизывает губы, высасывает лимфу из уголков шрамов. Эта картина словно из его бредового сна. И он хочет протянуть руку. Мешает мальчишка.

- Это - Тибальт, - говорит Харли, подползая совсем близко, затягивая Джокера своими светло-синими глазами, с прожилками белого, завлекая своей белой кожей и красными губами. Совершенно без стеснения и опаски. Совершенно. И это бесит. Забыла шавка правила, совсем обленилась.

- Я его приютила, бедняжку, - тем временем добавляет Харли, трется щекой о пах Джея, мурлычет, убаюкивет. - Правда ведь, хорошенький малыш, будет нашим.

Джокер смотрит на Тибальта, поворачивает голову на бок, шея хрустит так громко и сухо, словно он сделан из хвороста, ненастоящий клоун, на шарнирах. Снова поворачивается. Смотрит на Харли, крутящую задницей, трущуюся лицом о его пах. И это чертовски привлекательно. Но вот только. Вот только это плохой сон. Для нее.