J hates H

49. Empty trains

Она уже даже не задает эти пресловутые вопросы. «Ты меня любишь, пирожочек?» «Папочка, ведь я твоя единственная девочка, да?» «Мистер Джей, мы ведь всегда-всегда с тобой будем вместе?» Потому что она совсем большая, она знает на них ответ. Нет. Нет. Нет. Она - ничто, пыль под его ботинками, она - воплощение того, что он ненавидит, вся такая чувственная, иррациональная, прилипчивая и бестолковая. Она - это сгусток чувств, которые он не хочет и не может позволить себе.

Харли не такая уж и дура, Джокер проверял. А потому она перестает задавать эти вопросы, не циклится больше, не наматывает его нервы себе на кулак, не ждет, пока папочка рассвирепеет, припечатает её к стенке, выбьет весь дух из субтильного тельца с куриными крылышками. Она, словно хамелеон, приспосабливается к окружающей обстановке, учится сливаться, подстраиваться, приноравливаться. И у нее так хорошо выходит, что она даже перестает раздражать Джокера.

Это странно. Он не ложился спать. Вваливается в спальню в пять пятнадцать утра, смотрит на ее распластавшееся на покрывалах тело. Красотка ему досталась. Хорошенькая девочка, которая улыбкой может растопить даже арктические льды. Но не его восковые шрамы на щеках. Потому что они сделаны из такого материала, совершенно непробиваемого, нерушимого, как броня Супер-парня.

Джокер смотрит на нее, не может двинуться вперед. Это колдовство какое-то, морок. Нужно что-то сделать, разрешить как-то эту проблему, потому что она затягивает, заставляет думать, и воспоминания выползают уродливыми трупами на водную гладь памяти, топят его в своей крови и гнили. Джокер делает шаг вперед, еще шаг, подходит к кровати совсем близко. Присаживается на край, ее дыхание обжигает его сухую ладонь, становится слишком тепло. Джокер ненавидит, когда вот так. Это он её подобрал, в конце концов, а не она его.

Он бьет ее по лицу ладонью. Звонко и не очень сильно, чтобы разбудить. И в его исполнении это почти что нежность, это маленькая поблажка для самой красивой девчонки класса. Харли открывает свои синие глаза, подернутые сном-наркотической дымкой, улыбается своей горячей ухмылкой, топит шрамы на его щеках. А Джокер ударяет снова. Нанизывает её внутренности себе на кулак, оборачивает сверху бархатной кожей. Он всегда думал, что если она подохнет, он сделает из нее чучело. Поставит раком, у входа, словно цепную кошку.

У Харли тонкая кожа, быстро чернеет под его напором, наливается красным и синим. И это, словно картина импрессиониста, мазки размытые, ничего четкого. Её губы перечеркнуты красной полосой поперек. Её хочется смахнуть, слизать, но Джокер этого не делает. Загоняет трясущуюся Харли в угол, заставляет её царапать побелку когтями, всаживает носок ботинка прямо под ребра, чтобы раскрошились, разломались, проткнули легочные мешки и сердце, вышли наружу костяными кинжалами.