J hates H

56. I'm not laughing now

Фанни смотрит на него исподтишка. Сидит слишком смирно, будто неживая, смотрит на то, как он орудует тишиной, заплетает её в кольца и косы, душит ею, убивает, наматывает на тонкую бледную шейку. Тишина между ними занимает целую вечность, распростерлась от кончиков пальцев до самых глаз. И, если бы отец с ней хоть иногда заговаривал, он бы посмеялся над глупыми детскими сравнениями. О таких пишут в поэтических сборниках. Но они застряли где-то между страниц «Гамлета», и нет дороги назад.

У Джокера острые скулы, такие тонкие, резные, украшены красным, синим и лиловым. У Джокера впалые глаза-бусины, словно у крысы из подземелий, на пленке такие зажгутся красным. У Джокера дубовые кулаки, от них в голове Фанни стоит звон. Поэтому она так любит наладившуюся между ними тишину, это огромное спокойное море, которое не переплыть, не дотянуться до спасительной соломины.

Джокер - ее отец, а она - его выблядок, так он называет Фанни, когда в хорошем настроении. Она верит, потому что больше нечему верить. Раньше мать говорила, что она принцесса. Гладила своей тонкой бледной словно детской ладошкой по волосам, путала золотые нитки кудряшек пальцами с кроваво-красными ногтями. И Фанни закрывала глаза, урчала, словно кошка, впитывала губкой эти редкие минуты настоящего счастья. Её отец не позволяет себе такого. От его нежности кости трещат, а плоть дает течь. Кровь и лимфа смешиваются в равных пропорциях. И Фанни шипит, щерится, кричит, уползает во тьму зализывать раны.

Когда мать положили в деревянный ящик, вместе с почестями и тотемами, вместе с её любимыми игрушками - плюшевой гиеной, бейсбольной битой и латексным костюмчиком-второй кожей - Фанни вдруг почувствовала себя ужасно пустой, словно бутылка без вина, музыкальная шкатулка без балерины, город без самого главного злодея. Одиночество - это когда ты стоишь прямо посреди светящейся рождественскими огнями улицы, а люди проносятся мимо тебя на бешеной скорости. Ты не понимаешь, почему пружина закручивается туго-туго вокруг сердца, но заплакать не можешь.

И Фанни не плакала. Все рыдали - тётушка Пэм и леди Селина, крепыш Рокко и старик Саймон. Доходяги из самых темных углов Готэма утирали слезы грязными кулаками, размазывали сопли по огрубевшим обветренным лицам. А гроб с телом Харли Квинн уплывал под звуки любимой песни её матери на шесть футов под землю. Фанни смотрела на праздник и не могла заплакать, не могла себя заставить выдавить хотя бы одну жалкую слезинку.