J hates H

8. Missed you yet

Джокер несет её на плечах, взвалив словно мешок с песком. Она дышит часто и быстро, сбитое дыхание, так, словно у нее гипервентиляция. На самом деле, лишь дырка в груди. Джокер не знает, зачем он это делает. Функция организма, уравнение с единственной неизвестной. Перехватывает поудобнее за лодыжки, руки скользят от свежей крови. Чертыхается, вцепляется ногтями. Она не реагирует, ни звука, ни всхлипа. Но дышит ему горячо на ухо, так, словно шепчет ему сказки на ночь.

Жива, - думает он. Все ещё трепыхается, пытается выбраться на поверхность. Не такая уж слабачка, как он думал когда-то. Держится, прижимает свои кишки наружу к его позвоночнику. Её сердце бьется где- то совсем рядом с его, мошкой скребется о стекло, хочет вырываться, улететь к небесам. Только его фиолетовый тренч, пропитанный темным, не дает ей.

Он идет по глубокому снегу. Вес её тела давит ему на грудную клетку, воздух вырывается из легких с хрипом, со стоном. Он избит в кровавое месиво, костяшки пальцев ломит. Сломаны, наверное. Колени подгибаются. Но он идет вперед. Сам не знает, почему. Ему бы свернуться в клубок в логове, зализать раны. Но он несет её все дальше и дальше от пожарища, уносит её от криков и воя сирен. Чтобы сохранить, - понимает. Чтобы сберечь от мозгоправов. Им не нужны врачи.

Она закрыла его собой от пули. Это геройство какое-то, не свойственное ей, не свойственное им. Но она все равно сделала. И это было как в замедленной съемке, когда камера надвигается, наезжает своей лупоглазой линзой, время на миг замирает, превращается в кисель, вязкий, тугой. Через него все движения кажутся смазанными и неестественными. Пытаешься размахнуться, исправить, но нет времени, нет сил. А потом, когда пуля прошивает её тело насквозь, застревает где-то в мышцах, крошит кости и сухожилия, время внезапно ускоряется. Все происходит так быстро, так стремительно, что и не удержать. Она падает на землю, раскинув широко руки в защитном жесте. Красное на белом. И холодеет её кожа, превращается в хлопья снега, сливается с ними. А он стоит над ней, губы шевелятся в беззвучном выдохе. Он так поражен, что не знает, что же ему делать дальше. Бросить её, оставить вот так, - приходит первая лихорадочная мысль. Мертвой она ему не нужна, бесполезна, а прошлого ведь не воротишь, не исправишь. Она всхлипывает, дергается, мысль правильная и такая четкая ускользает из его бредовой головы, он склоняется над ней. Вакуум всасывает все звуки - крики, свист пуль, ругань и взрывы. Они в тишине, смотрят друг на друга. Она улыбается, кривит губы. А глаза у неё такие синие, словно зимнее небо, словно в первый раз, когда он увидел её в Аркхаме. Душил её, давил горло, а она улыбалась и просто смотрела. Он шипит, скрежещет зубами, дает ей носком ботинка под ребра, исторгая из её глотки всхлип, жалкое поскуливание.