— Нет, нет, нет! Не так, не сюда! Ай!
Подпрыгиваешь на месте, когда Сани больно колет булавкой прямо ниже поясницы, выражая этим своё недовольство. Ты уверена, что женщина высказала бы всё, что думает по поводу твоих «нет», но у неё в зубах иголки и булавки, как зубы какого-то монстра из древних преданий, щерятся, а потому она ими лишь колет.
Хотя, кажется, может и укусить.
— Сани-и, слишком туго, — уже хнычешь, втягивая живот как можно сильнее, почти прижимая его к позвоночнику, — Я упаду в обморок в этом платье, дышать сложно.
— А нечего было отъедаться, мисс, — Феликс проходит мимо с видом всезнающего мудреца, удерживая в руках огромную вазу с цветами. Ты хлопаешь ладонью по животу, потом по щекам, кидая недовольный взгляд на мужчину.
— Неправда, я не поправилась.
— А зря, — Сани вгоняет в ткань последнюю булавку и критически рассматривает своё творение, вертя тебя, как хочет. — Даже подержаться не за что, совсем у столичных леди. Одни мослы.
И звонко шлёпает по заднице, заставляя снова подпрыгнуть.
Особняк оживает. Стремительно, почти неуловимо, заставляя порой останавливаться и удивлённо смотреть на то, как в окон срываются старые шторы, и свет бьёт по серым стенам, рассыпается множеством лучиков всех цветов от многочисленных стёклышек витражей, что переливаются и сверкают, как драгоценные камешки. С картин уходит слой пыли, новыми красками играют пейзажи, словно живые, напоминая о лете, давно ушедшем.
Всё счищается, вымывается, распахивается настежь. Даже твой немногочисленный гардероб перерыли, встряхнули, развесили чужие руки новых слуг, что были наняты на какое-то время. И ты только сталкиваешься с ними, неловко расходишься в коридорах, пока они опускают взгляд, неловко кланяются и бегут дальше с корзинками, вёдрами, ворохами белья или кучей книжек, которые срочно нужно реанимировать.
И может, в первый день тебе в голову пришла мысль о том, чтобы познакомиться с кем-то, узнать лучше, расспросить о том, что происходит по ту сторону стен, только Феликс со своими нотами, с новыми разучиваемыми танцами и этикетом выбил всё начисто, вымел, совсем как пыль, чтобы расположить необходимое.
В этот отдел памяти — виды столовых приборов и очерёдность подачи блюд. Чтобы даже во сне могла рассказать всё правильно и не глядя взять нужную вилку.
Сверху добавить немного манер. Шлепком по спине вбить знание о том, кому как улыбаться. И насколько низко делать реверанс. Не забыть добавить несколько слов на французском, данных из истории, отношение к новому цвету сезона. Политика? Скажи, что не поддерживаешь. Обязательно найдётся тот, кто будет считать иначе, а ему в противовес найдётся третий. Вот они пусть болтают.
Феликс очень жалеет, что нельзя научить играть на каком-нибудь инструменте.
Ты жалеешь, что нет сил добраться до библиотеки после тяжёлого дня, наполненного этой немного бессмысленной учёбой. И даже увидеться с Чонгуком нет возможности — господин очень занят. Если он в поместье, то руководит делами, засиживается в кабинете допоздна, пока его не выгонит оттуда Сани, чтобы проветрить комнату. Вы можете только столкнуться в коридоре, извиниться и пойти дальше. Ты — к Феликсу, что нетерпеливо стучит указкой по полу. Он — к ждущей у ворот повозке, что увезёт в город.
В одну ночь ты просто не можешь сомкнуть глаз от бессонницы, хотя спать хотела весь ведь. Чтение какого-то учебника не помогает — сон так же гуляет где угодно, кроме твоей комнаты. И потому ты резко садишься на кровати, в темноте пытаясь найти халат, когда в дверь робко стучаться.
— Чонгук? — жмуришься, чуть прикрывая глаза от света огонька. Господин потирает голую ступню о голень, осторожно держа подсвечник, чтобы не расплескать натёкший воск. — Бессонница?
— Да. Я тебя разбудил?
Ты качаешь головой, отходя в сторону и пропуская парня в комнату. Чон чуть кланяется, шлёпает босыми ногами по полу, ставя свечу на тумбочку.
— Это от перенапряжения. Когда сильно устаёшь, можешь потом не уснуть, — юноша присаживается на край кровати, поджимая ноги. Ты повторяешь за ним, кутаешься в халат, пока господину подтакиваешь своё одеяло. — Эти подготовки утомляют. Даже на чтение нет времени, представляешь?
— Представляю. Но, позволь спросить, к чему подготовки сейчас идут? Сани и Феликс мне не отвечают, отказываются, потому что «времени на болтовню нет», — передразниваешь интонации взрослых, слыша тихий смешок парня, — А с тобой почти не видимся.
Чонгук вздыхает тяжело, ёрзает на кровати, словно ему неудобно. Он укрывается твоим одеялом, устраиваясь на подушках, словно так и должно быть. И ты устраиваешься рядом, подкладывая под щёку ладошку, пытаясь разглядеть в темноте лицо господина.
— Два раза в год один из представителей высших сословий собирает у себя всю аристократию. Решаются важные вопросы, споры между семьями, заключаются договоры, объявляются войны друг другу. А чтобы не было так скучно — устраивают ещё и бал, где можно ещё похвастаться чем-нибудь. И в этот раз жребий выпал мне, даже с учётом, что мы такие мероприятия почти не посещали. Отец называл их глупыми и похожими на цирк.
— И когда он?
Чонгук молчит, ты можешь слышать ваше дыхание, пока в голове крутишь услышанное. И почему-то тебе это не нравится. Не нравится, что в поместье станет ещё больше людей, что они будут в каждой комнате и ходить по эти коридорам, стуча каблуками своих ботинок. И чужие голоса наполнят пространство, сломают тишину, которая стала за всё проведённое здесь время уютной и родной, уже не такой давящей.
Ты слишком привыкла к одиночеству поместья.
А теперь это разрушат на какой-то период. Уже разрушили подготовками в торжеству, разберут по кусочкам на балу и собрании, развеют по ветру, пока последний незнакомец не покинет место.
Ты хмуришься и кусаешь щёку с внутренней стороны, дёргая ниточку на рукаве халата. Словно это она виновата в происходящем.
— У нас есть ещё неделя. И потом на три дня тут останутся. За это время нам потреплют нервишки знатно, я думаю, — Чон смеётся устало, глаза прикрывает, чувствуя, как бессонница всё-таки отступает. Привыкнув к темноте, ты замечаешь, как парень медленно закрывает глаза, почти засыпая, пусть и продолжает говорить, — Феликс сейчас пытается тебя поднатаскать, чтобы ты не чувствовала себя так неуверенно среди остальных, могла бы тоже в этом поучаствовать. Так что не ругайся и не обижайся на него, хорошо?
У господина с каждым словом голос становится тише, последние слова почти не слышны, сменяются сонным вздохом и сопением, когда парень засыпает совсем, оставляя тебя один на один с бессонницей и отсутствием одеяла, потому что он в него укутался.
И это первая ночь, когда Чонгук спит без кошмаров.