Хосок давится словами, забывая про три следующих предложения, которые хотел произнести. В голове розовая жижа вместо мозгов, и такого же цвета цветочки. Ноги прирастают вдруг к блестящему паркету, и нагло спирает дыхание.
В кофейне почти нет людей в середине жаркого августовского дня, пахнет шоколадом и корицей. Хосоку сладко и липко. У бариста за прилавком светлые волосы и такого же оттенка кожа с еле проступающими венами-ручейками, подпитывающими впадинки на изгибах ладоней. Вид сосредоточенный и отточенные движения. На белоснежной рубашке красуется бейдж со сладко звучащим на языке «Мин Юнги», а у Хосока вокруг него уже блёстки, сердечки и купидончики порхают.
Тэхён — лучший друг, с которым он притащился в кафе, тянет противное «Ша-ла-ла-ла-ла-ла-ла» из типичной дорамы и вторит «Наш Хосоки-и влюбииился!», а Чон даже врезать ему не может, потому что пялится без остановки на прекрасного работника. Более важных дел у него сейчас нет (и не будет).
Тэхён делает заказ сам, потому что у Чона словарного запаса минус двадцать тысяч активных слов, а у Мин Юнги красивая улыбка на тонких бледных губах. И это всё попахивает сюрреализмом, а Хосоку наверняка напекло голову на солнышке.
Тэхён говорит не тупить и подойти познакомиться, а Хосок молча пускает слюни в чашку, мысленно находясь в другой реальности.
* * *
Хосоку думается, что у него точно солнечный удар, иначе как объяснить то, что он стоит перед вывеской в кафе с мятым тысячу раз флаером о наборе персонала?
У него вообще-то овер дохуя курсов и факультативов: от английского языка до клуба «как правильно выращивать лук» и нет времени ещё и на подработку.
— Вы по поводу работы? — спрашивает приятный хриплый голос. Хосок с опозданием кивает и совсем по тупому пялится на предмет своего воздыхания. Позорище, Чон Хосок.
Лучше бы пошёл на курсы макраме.
— Что ж, тогда не стойте у двери, проходите, — Мин дружелюбно улыбается, открывая дверь в кофейню, приглашая внутрь.
У Хосока жопоруки не гнутся, он выливает кофе на только что вымытый паркет, наливает слишком много молока в айс американо, ломает кофе машину и бесконечно извиняется. Сосредоточиться не получается, потому что у Юнги такие красивые глаза, такие выпирающие острокрылые ключицы, которые проступают сквозь белую рубашку. И волосы, и аккуратный носик, и тонкие губы, и вообще всё. Сладкий, но не приторный. Самое то.
Мин прищуривает глаза, трёт руками переносицу, вздыхает тяжко с горе учеником, но, кажется, совсем не злится.
Хосок думает, что его сейчас точно выпрут из кофейни и за порог этого заведения больше никогда не пустят. Но, вопреки ожиданиям, его берут на испытательный срок. И это, господи прости, самое трудное время в его жизни.
Потому что рядом с Юнги Хосока даже амёбой назвать — это комплимент. На любую попытку Мина начать разговор, он только односложно отвечает что-то не членораздельное и судорожно кивает головой. Тэхён приходит в кафе каждый день тупо поржать с друга. Потом приводит Чимина с Чонгуком, потом ещё нескольких университетских друзей — и теперь они ржут громче и вместе. Хосоку даже не обидно. У него только и крутится в голове, как к Юнги подкатить так, чтобы не казаться дурачком. Хотя, после всего, тот наверняка считает его шизанутым на всю голову.
В особенности, испытательный срок становится адом, когда поздним вечером кафе закрывается, и они остаются наедине. Хосок протирает столики, а Юнги чистит кофе машину. Они почти не разговаривают — не клеится. И, тем не менее, молчание не кажется неловким и, вроде как, сейчас тот самый подходящий момент, чтобы зачать нормальный двухсторонний диалог, но Хосок безбожно трусит.
У Хосока, оказывается, не только жопоруки, но ещё и жопоноги, потому что он умудряется запутаться в собственных ногах и плюхнуться на скользкую паркетную доску, расшибая половину рабочей стороны лица, и как бонус — разбитые дорогие чашечки для эспрессо.
Юнги как-то резко подбегает к нему, бросая текущие дела, и касается плеч, помогая встать и после усаживая на стул. Похоже, Юнги плевать на разбитую посуду. Он смотрит обеспокоенно, а у Хосока опять поющие ангелы и, видимо, он очень сильно шмякнулся головой, потому что ему на секунду кажется, что у него есть шанс замутить с Юнги. Не призрачный, а реальный такой, настоящий шанс.
Старший скрывается за дверью в служебную комнату и возвращается через несколько минут с аптечкой в руках. Он тщательно обрабатывает боевые раны Хосока и на все шиканья и мычания только вторит «терпи». Хосок терпит, он же мужик, а не какая-то малолетка. Очень смешно.
— И угораздило же тебя, проблема ходячая, — вздыхает старший, а потом делает что-то совсем выходящее за рамки хосокового сознания — осторожно дует на ранку в уголке губ и мягко аккуратно целует. — Мама говорила, что так всё быстрее заживает.
У Хосока вся жизнь проносится перед глазами от рождения вплоть до этого самого момента, и он совсем не может дышать. И всё вокруг становится удивительно волшебным. Хосок перехватывает руку Юнги и спрашивает:
— Твой папа, случайно, не тростник?
Юнги озадаченно смотрит в ответ, не имея ни малейшего понятия, что ответить на сомнительный вопрос.
— Нет.
— Тогда откуда у него такой сахарок? — господи, не это он хотел сказать, когда открывал свой рот. Лучше бы молчал. Это, бесспорно, самый ужасный подкат в его жизни. Теперь уж точно Юнги считает его конченым дебилом. И как ему теперь в глаза смотреть? Нужно сменить имя и податься в бега.
Но Мин в очередной раз ломает шаблоны в голове Хосока, заливаясь хриплым смехом, хватаясь за живот. Юнги смеётся до появления слёз на дне глаз и спазмов в мышцах живота.
— Ужас, Чон Хосок, ко мне так ещё никогда не подкатывали, — сквозь смех произносит старший. — Но у тебя, я так понимаю, всё не как у людей.
Хосок смотрит на этот сгусток из смеха, бледности, сладости и волшебности — и в горле пересыхает. И всё для него сделать хочется. Хосоку уже даже не стыдно. Он только улыбается в ответ и кивает, как всегда. Из ранки снова идёт кровь, но это сейчас вообще не имеет значения.
* * *
Юнги провожает хромающего Хосока до самого дома. Они снова почти не говорят, и тишина снова очень даже приятная. Чон думает, что пока он не угробил себя, ему нужно уволиться, а перед этим — обязательно подружиться с Мин Юнги, чтобы появилось больше поводов видеться вне работы.
— Может, наконец-то, спросишь меня, что я делаю после работы? — спрашивает Юнги у подъезда Хосока, заглядывая в глаза.
— Что ты делаешь после работы?
— Я свободен. Можешь пригласить меня на свидание.
У Хосока снова ангельское пение купидончиков на фоне Юнги, падающие лепестки красных роз и всё это в слоу моушн. Действительно волшебно.
* * *
На следующий день они идут на свидание, где Хосок продолжает позориться, а Юнги почему-то соглашается на второе свидание. А потом на третье, и так до бесконечности.
А потом Юнги разрешает взять себя за руку,
а потом поцеловать.
А потом он сам целует Хосока в кафе перед шайкой его друзей под громкое улюлюканье Тэхёна и Чимина.
И всё это для Хосока походит на розовенькую сказочку для наивных девочек, а Юнги уж очень смахивает на принца. Количество декораций за его спиной только увеличивается: к поющим ангелам прибавляются падающие звёзды, рассветы и блёсточки, выедающие глаза. И, честно, Хосоку не приторно.
Хосоку самое то.
