славный месяц — апрель. зима со своими холодами уже начинает отступать, но в то же время весна еще не успела освоиться и принять управление флорой и фауной в свои согревающие руки.
хосок весну очень любит. это как бы железный, закореневший образ надежды, перемен. он считал, что это отличное время что-то менять: место работы, ремонт в квартире, цвет волос или хотя бы шторы в спальне.
юнги энтузиазма своего парня не разделял. поэтому единственным, что подлежало безукоризненному замену в это время года, был зимний комплект одежды.
и хотя было в этом сезоне что-то особенно чарующее, он все же отдавал свое предпочтение осени. тем самым свинцовыми тучами, что по обыкновению затягивали синеву неба, лужам, по которым так опасно было ходить без резиновых сапог, и, казалось, нескончаемым листопадам.
к слову, хосок очень хорошо это помнил, познакомились они как раз в ноябре. в тот день он вышел на улицу, абсолютно опрометчиво не посмотрев прогноз погоды. к вечеру, несмотря на утреннее, даже теплое, солнце, полил страшный ливень. именно он заставил его, хосока, час просидеть под хлипким навесом какого-то ларька. его и юнги.
сначала они просто сидели тихо, каждый про себя радуясь, что смогли найти укрытие, притом достаточно надежное. потом, по прошествии четверти часа, когда проезжающая мимо иномарка, даже не думая тормозить у лужи, обрызгала белоснежные кроссовки юнги, которыми тот так дорожил, его прорвало.
хосок такого отборного мата не слышал с рождения. однако вместо отвращения, которое обычно появлялось у него к людям, злоупотребляющим чем-то подобным, у него возникла необъяснимая симпатия. было в этом парне, немного ниже него ростом, сгорбившемся и хмуро глядящим вдаль, что-то, что заствило его улыбнуться.
он тогда поделился с юнги влажными салфетками. и, о господи, если нужно, хосок готов поклясться, что такого благодарного взгляда он не видел до того ни разу.
им понадобилось полгода, чтобы разобраться со своими чувствами и съехаться. как это ни удивительно, даже отсутствие опыта у хосок в таких отношениях не сыграло роли. они словно были соулмейтами, случайно оказавшимися в этом, самом обычном, без каких-либо предназначений, мире. (юнги долго еще плевался, когда хосок с ним этими мыслями поделился.)
и хотя им обоим было вполне комфортно ощущать внимание со стороны других людей, излишний интерес (а в некоторых случаях даже озабоченность), возникший к их личным жизням, со стороны незнакомых им людей, повергла в шок обоих.
кажется, однажды хосок, проходя мимо первокурсниц в день открытых дверей, услышал что-то типа: "это чон хосок-оппа с отделения хореографии. он хоть и выглядит безобидным, но его парень, мин юнги-щи, я о нем раньше рассказывала, однажды пак чимину-оппе со второго курса нос сломал. а ведь он просто хотел попросить об индивидуальном занятии". это помогло ему понять, насколько, оказывается, их с юнги отношения известны и востребованы у общественности.
к слову, сейчас юнги с чимином поддерживают связь, и нос никто никому не ломал, это все преувеличили. на деле юнги его только разбил, не рассчитав силы удара.
и хотя в обычные дни повышенное внимание к их персонам дискомфорта не доставляло, в моменты для них не самые радостные, это ощутимо портило все.
еще только когда они начали встречаться, хосок разозлился на мина из-за какого-то пустяка, только бы повредничать, развив это все в драму с фразами, наподобие "ты меня не любишь" и "я потратил на тебя лучше дни моей жизни", хотя на самом деле терпеть всю эту чушь не мог.
они тогда быстро все уладили, обойдясь разбитой чашкой, с которой все началось, и лотком мороженого, которым все закончилось.
а придя на учебу в понедельник следующей недели, хосок узнает, что они, оказывается, чуть ли не расстались, но их спасла жаркая (по словам девушек наивной наружности — очень жаркая) ночь.
юнги на это посмеялся, но уже на следующий день об этом ни один студент заикнуться не смел, хосок видел в этом прозрачную связь.
* * *
когда солнце, пока еще совсем неяркое и еле-еле пригревающее, уже зашло за горизонт, хосок наконец открывает входную дверь, тут же чувствуя приятный запах — домашний.
он вешает куртку, с которой все не может расстаться, потому что по утрам все еще неплохо продувает. разувается, не расшнуровывая кроссовки, после целого дня промокшие почти насквозь.
— юнги, ты ужинал? — он находит парня в спальне, уткнувшимся лицом в подушку и премило свесив голую ступню, выглядывающую из-под одеяла. стоит ему подойти ближе, как становится понятно, что старший отрубился, да так, что не добудешься. впрочем, это было вполне ожидаемо, ведь юнги вернулся со смены в баре.
— как же, еще бы ты есть не забывал.
хосок ерошит мина по волосам, а после аккуратно, стараясь не нарушить его спокойствия, ложится рядом, приобнимая за торс.
* * *
впрочем, вечера такие, когда они предоставлены самим себе и более никому, выдавались с периодичностью раз в вечность, если по словам хосока, и раз в неделю по словам юнги.
эта самая неделя тянулась медом. и это не тот случай, когда медлительность в кайф. это когда ты отсчитываешь минуты до конца пары, чтобы увидеться на перемене; когда на обеде больше времени уделяешь не еде, а поцелуям-объятиям-взглядам; когда домой не скачешь голопом, а плетешься улиточкой, потому что там никто не ждет; когда на телефоне сутками; когда слова лектора мимо ушей; когда в сообщениях столько же любви, сколько слов "скучаю".
это когда шесть дней длиннее вечности по ощущениям.
а еще это когда долгие разговоры по ночам, потому что днем почти некогда; это когда тихое "люблю" на ушко; когда ноги под одеялом в один клубок связываются, и вы, кажется, скоро тоже; когда один день вместе кажется вполне хорошей наградой за вечность друг без друга.
* * *
— сегодня в девять жду вас у себя, — намджун подсаживается к ним во время обеденного перерыва. хосок открывает глаза и поднимает голову с плеча мина.
— по поводу? — сам юнги достает из уха наушник, пара которого все еще у хосока.
— сессию закрыл, — ким запихивает в рот сушку, а затем достает из кармана джинсов мобильник: — сокджин-хён обещал тоже прийти, сказал, что у него как раз накопилась пара отгулов. а вообще человек пятнадцать будет, большее количество народу моя скромная обитель просто не переживет.
— хосоку сегодня нездоровится, поэтому не думаю, что он придет, — юнги искоса наблюдает за своим парнем, который еще с самого утра жалуется на головную боль и общую слабость. тот кивает головой и на обеспокоенный взгляд намджуна легко улыбается, мол, ничего страшного.
— ну, в любом случае, буду не против вашей компании, — ким встает из-за стола, забирает пустой поднос и удаляется.
* * *
к вечеру хосока мучила настоящая мигрень, лишавшая желания элементарно вставать с кровати. поэтому юнги, предварительно наказав ему отдыхать и, если вдруг что, сразу звонить, уходит к намджуну один.
хосок на все наставления кивает головой, слегка улыбаясь такой заботе. укутывается в огромный пижамный костюм, выпивает таблетку обезболивающего и ложится спать.
* * *
юнги на вечеринки ходить не то чтобы любил. скорее был непротив изредка развеяться. и хотя возможность и так выдавалась нечасто, он имел привычку оставаться дома с хосоком, предпочитая провести вечер за просмотром глупого фильма (на самом деле — в объятиях чона).
и младший обычно разделял такое его мнение, но сегодня прямо-таки настоял на обратном. юнги даже хотел обидеться, думая, что от него просто устали, но после решил, что отдохнуть друг от друга тоже бывает нелишним.
у намджуна небольшая трешка, которую он снимает вместе с чонгуком, первокурсником соседнего университета. мин об этом парне мало что знает, только то, что он никогда не прочь расслабиться на подобных сегодняшнему мероприятиях.
приходит юнги абсолютно точно вовремя, но какой-то парень все равно впихивает ему в руки "штрафную", по вкусу напоминающую месиво сразу из нескольких крепких напитков.
— ким тэхён, — пьяно тянет он, забрасывая свою руку на плечо юнги. тот тоже нехотя представляется, морщась от запаха алкоголя.
* * *
юнги проходит в гостиную, народу пока почти нет, человек семь разве что, но из знакомых только намджун, и тот занятый настройкой музыкального центра. однако он замечает смутно-знакомую белобрысую макушку и, пытаясь припомнить, кто бы это мог быть, подходит к парню.
— йа, пак чимин, хоть одно знакомое тело, неужели, — чимин узнает его сразу же, приветливо улыбаясь и хлопая по месту на диване рядом с собой.
— хён, я думал, ты не придешь. хосок-хён не пришел на репетицию, сказал, что плохо себя чувствует, а вы же как попугаи-неразлучники, разве нет?
— эта тощая задница буквально вытолкнула меня за дверь нашей общей, между прочим, квартиры, — юнги надувает губы, чувствуя, как алкогольный дурман обволакивает все его существо.
— вот как, — чимин понимающе кивает, делая глоток из своего стакана.
* * *
просыпается юнги неожиданно. его буквально подбрасывает на кровати, сердце тут же начинает с силой колотиться о ребра. он лихорадочно осматривается вокруг, пытаясь понять, че вообще происходит. рядом с его лицом лежит тапочек, а на полу — чужая тень. намджунова, как он понимает, стоит поднять глаза.
— твою мать, ты че? — юнги почему-то шепчет, наверное, полагая, что еще раннее утро, и он может кого-то разбудить.
— это я тебя хотел спросить, мин юнги. какого хрена?
мину хочется орать ему в лицо, что он ничерта не понимает, но потом он замечает беспокойство на самом дне карих глаз, где-то за беспричинным, как казалось юнги, гневом.
а потом он сам смотрит туда, куда направлен взгляд намджуна, себе за спину.
— блять? — выдыхает он, ошарашенно глядя на знакомую белобрысую макушку, что выглядывала из-за подушки. чимин, а это без сомнений был он, очаровательно причмокнул во сне.
* * *
юнги засовывает голову под струю холодной воды из крана в ванной, а затем опирается на раковину руками, однако ощутимого результата не чувствует. мысли как были в куче, так там и остались.
— это не поможет, юнги, поэтому даже не думай делать так еще раз, — намджун, опершись о косяк, с тоской смотрел на его попытки сделать с собой хоть что-нибудь.
— я же не спал с ним, намджун? — мин не может заставить себя поднять глаз от мягкого коврика под ногами. — я же не изменял хосоку, верно? — шепчет он, боясь даже произносить это вслух. намджун подходит к нему, выключает наконец воду, на голову накидывая полотенце.
— на тебе были только трусы, хён.
юнги бьет по стене рукой, больно кусая губы.
* * *
намджун уговаривает его сходить в душ, а затем отпаивает чаем (в теплый душ, юнги, у меня с горячей водой все в порядке, она работает, если ты не знал). в квартире кроме них и чимина еще чонгук и сокджин, оба спят без задних ног. они разговаривают шепотом, потому что, юнги уверен, если он скажет нормально, сорвется на крик.
— боже, намджун, может ничего не было? — юнги смотрит в полупустую кружку с чаем, но, видя собственное отражение, еле справляется с желанием швырнуть ее в стену. ким уже открывает рот, но тишину разрывает вопль мобильника. мобильника юнги.
— возьми трубку, хён, — говорит намджун уже вслух, чтобы казаться строже. затем, видя то, как мин колеблется, сам встает со стула и выходит из комнаты. а возвращается уже с телефоном старшего. он при нем принимает вызов, не оставляя ему и шанса отвертеться. на дисплее предсказуемо "хосок-и", от которого у юнги руки трястись начинают.
— юнги, наконец-то. ты спал, что ли?
проходит чертова вечность перед тем, как он успокаивает самого себя и выдыхает:
— привет.
хосок посмеивается весело:
— ты точно только проснулся. видимо, вы хорошо вчера посидели, — просто охуенно, да. — только в следующий раз предупреждай, если ночевать не дома будешь, я, вроде как, испугался.
юнги чувствует, как каждый удар сердца отдается звоном в ушах. легкие не хотят сделать вдоха, юнги кажется, что он задыхается.
— ты напиши, как домой придешь, хорошо? я пойду в тренажерку, а потом хочу в танцкласс заглянуть, давно там не был.
юнги отчетливо слышит шкварчание на заднем плане, вероятнее всего, хосок готовил себе завтрак.
— хорошо, я напишу.
— не забудь позавтракать, а то я тебя знаю, — стоило звонку прерваться, как мин почувствовал резкую слабость во всем теле. рука безвольно повисла, телефон выпал, голова опустилась на стол.
— блять, намджун, я проебался.
* * *
чимин выползает из спальни только через час. он выглядит потерянным, в глазах так и читается немой вопрос: "это то, о чем я думаю?" юнги рядом с ним сидеть некомфортно. он хоть и не помнит толком ничего, но это все равно крайне стремно.
— хён, ты-то хоть что-нибудь помнишь? — обращаясь к намджуну, спрашивает чимин. он, уже умытый и сытый, устроился на третьем стуле на кухне.
— я, в отличии от вас двоих, не напивался, как в последний раз. конечно, помню. уже под утро, когда народ расходиться начал, слышал звуки из спальни. откуда я знал-то, что это вы? я вообще тогда думал, что ты, юнги-хён, уже домой свалил.
— блять, ну не могло все так быть, — мин ерошит волосы, желая их вырвать на самом деле. вот оно как получается — к кому ревновал, с тем и изменил. блядство.
* * *
юнги уходит от намджуна вместе с сокджином, а это еще через полтора часа, уже после обеда. он решает никому и ничего не рассказывать (особенно даже хосоку), потому что стыдно, глупо и вообще так не должно было быть.
как и говорил, написал хосоку в какаотоке, как только пришел. в квартире еще пахло его парфюмом, что было неудивительно, чон любил выливать на себя сразу по полфлакона. на кухонном столе он находит тарелку с тостами и записку: "на случай, если ты проголодался".
в горло кусок хлеба не полезет, поэтому юнги только выпивает стакан воды, во рту сушняк жуткий, и заваливается в кровать.
сил не хватает ни на что, даже чтобы снять кроссовки. хосок точно будет кричать, когда увидит, как сильно юнги наследил. (если хосок узнает, что он ему изменил, он не будет кричать. он просто уйдет.)
* * *
— хён, — мягкий шепот щекочет ухо. юнги морщится, не открывая глаз, не желая расставаться с беспокойным сном. — хён, просыпайся, пошли ужинать, — хосок чмокает его в лоб, ероша волосы.
юнги разлепляет глаза, сонно осматривая парня перед собой. тот лучезарно улыбается, стоит ему заметить взгляд мина; смотрит он по-домашнему, любяще.
— ты проспал половину дня, юнги, — хосок поднимается с пола и идет, предположительно, на кухню. юнги наконец удается осознать происходящее, когда сердце больно сжимается, а дыхание на секунду перехватывает.
он заставляет себя подняться с кровати, как только успокоилось сердце. младший гремит тарелками на кухне, заставляя ноги юнги подкашиваться от бессилия. он ничего не может сделать. теперь точно нет. все уже сделано.
* * *
— ты какой-то потерянный, — когда он наконец доходит до кухни, хосок ставит перед ним тарелку, в которой юнги теперь нехотя ковыряется. — что-то случилось? — пытливый взгляд карих глаз мин ненавидел больше всего, потому что так младший смотрел тогда, когда сильно нервничал. юнги по обыкновению кусает нижнюю губу, вглядываясь в лицо хосока.
— нет, я просто не голоден, — частично это было правдой, аппетита совсем не было. (а вот та часть про "нет, ничего не случилось" давила на мозг юнги своей лживостью.)
— ну, как хочешь, — младший пожал плечами, расслабившись. отказывался юнги от еды нередко, особенно после сна. — тебе просили передать, чтобы ты завтра к декану зашел, зачем не объяснили.
мин кивает, встает из-за стола и, поставив тарелку рядом с раковиной, уходит в спальню. день уже близился к завершению, небо потемнело, на улице зажглись фанари. через пару часов станет видно луну. юнги не хочет ни о чем думать, но мысли настойчиво лезут в голову, лишая какого-либо спокойствия.
* * *
он уснул под самое утро, когда до будильника пара часов с небольшим, сопящий хосок под боком и расплывающиеся воспоминания вчерашнего дня.
будильник звенит во второй раз, младший пинает его под коленкой, намекая, что можно было бы и выключить уже орущий на всю комнату телефон. юнги сонно проводит по дисплею, заставляя себя усилием воли сесть на кровати.
перед глазами плыло. хоть он и имел привычку работать по ночам и зачастую не высыпаться, в этот раз вышло особенно трудно, возможно, из-за тяжелых мыслей и сомнений, закравшихся в голову, стоило отнять ее от подушки.
— доброе утро, засранец, — сонно тянет хосок, приобнимая юнги за торс. — похоже, ты не выспался?
мину на это отчаянно хочется съязвить что-то типа "да нет, че ты, мне охуенно спалось, просто думал, что сдохну из-за того, что изменил тебе", но он лишь скованно кивает головой и, освободившись от рук хосока, встает с кровати.
* * *
все, чего хочется мин юнги, это закурить и выйти в окно. потому что младший смотрит на него обеспокоенно, и юнги знает этот взгляд. он называет его "я не знаю, что случилось, но обязательно додумаю все сам". от этого поджилки трясутся, потому что хосок, юнги уверен на сраных двести процентов, будет винить себя. решит, что его разлюбили и будет мучиться от собственноручно построенных предположений.
но юнги хосока любит. любит до сбитых костяшек, до злых слез, до ненависти к себе любит.
юнги хосоку изменил, до него наконец доходит окончательно и бесповоротно.
* * *
он тупо сбегает.
на самом деле бурчит что-то о том, что не голоден и что внезапно поставили первую пару. бросает на прощание скупое "увидимся на обеде", потому что обычное "буду скучать" кажется ему ложью, несмотря ни на что. даже на чувства юнги.
намджуну он звонит в маршрутке. сил ни на что нет, мин прислоняется лбом к окну, чувствуя, как какой-никакой холод отрезвляет разум на одну сотую процента.
— я, блять, совсем не знаю, че мне делать, — шепчет он в трубку, как только гудки прекращаются.
— он бросил тебя?
— я ничего ему не говорил, намджун. мне просто так хуево, мне кажется, что я сдохну прямо здесь, в этой сраной маршрутке.
младший долго молчит, юнги слушает свое дыхание, пытаясь отвлечься, но ничего не получается.
— хён, я и не знал, что ты такой мудак. если изменил, имей смелость признаться. хосок-хён не заслужил такого обращения, надеюсь, ты это понимаешь.
слова друга больно режут слух, юнги сбрасывает звонок, борясь с желанием швырнуть мобильник в окно (или хотя бы в рядом стоящего мужика).
* * *
в деканате его просят выступить на приближающейся вечеринке, устраивающейся в честь скорого конца учебного года. юнги откровенно не знает, как красиво съехать, поэтому ляпает что-то глупое об отсутствии времени и включает первую космическую, пока противная секретарша не решила разузнать, чем он так занят.
до начала своей пары просиживает в кафетерии через дорогу. хотя, стоит переступить порог заведения, как юнги жалеет о том, что рискнул здесь появиться. они с хосоком чаще всего здесь зависали, поэтому сейчас находиться тут, помня обо всем, что произошло, тошно и противно даже. в основном, от самого себя.
официантка мило ему улыбается, мину охота послать ее нахер, поэтому он кидает что-то о том, что заказывать пока не будет, лишь бы она отвалила.
* * *
их универ всегда полнился слухами, юнги привык. и, более того, он даже умудрился свыкнуться с мыслью о том, что их с хосоком отношения всегда были на первых местах по обсуждаемости. поэтому сейчас было особенно страшно сделать хоть один неверный шаг (всегда, в общем-то, было), потому что он мог стать концом всему — стоит дать толпе хоть небольшой намек на разлад в их отношениях, как недоброжелатели найдут тысячу и один повод их рассорить. на задницу хосока, вообще-то, много кто засматривался. (на самом деле не только на нее, чон никогда не был беспричинно груб с людьми, всегда мил и обходителен, с глубокими ямочками на щеках. люди тянулись к нему, как к солнцу после пасмурной недели.)
— ты должен ему обо все рассказать, юнги, — намджун каким-то абсолютно сказочным образом находит его ближе к началу второй пары, — объяснить и молить, блять, о прощении, а не заниматься этой херней, — он кивает подбородком на горочку ошметков, в которые юнги самозабвенно превращает салфетки вот уже десять минут к ряду.
— я сам решу, что мне делать, намджун.
— хочешь, чтобы он это от какой-нибудь тупой девицы узнал, которая только и умеет, что слухи распускать? мозги включи, хватит сопли на кулак наматывать.
юнги, уже собирающийся встать, на мгновение замирает с подогнутыми коленями, а затем выпрямляется.
— закрой свой рот, ким намджун и даже не думай думать распространяться на эту тему, иначе я тебе лицо сломаю.
* * *
и, несмотря на свое в целом достаточно агрессивное поведение, юнги очень надеется, что младший его послушает. потому что он, блять, не готов сейчас признаваться хосоку абсолютно ни в чем, кроме своей безграничной (действительно безграничной) любви. (потом что он, блять, не готов терять чон хосока.)
мин отсиживает пару, как на иголках, буквально ощущая, как те впиваются в его зад, не давая спокойно сидеть. взгляд все время обращался на часы, одновременно хотелось скорее оказаться дома (у них теперь, кажется, осталось так мало времени вместе) и не возвращаться туда (хосок смотрит так, словно давно все знает).
и все же со звонком юнги вылетает из аудитории на первой космической, за три минуты добегая до той, в которой занимался чон. оттуда уже вовсю валит поток людей, мин даже теряется на секунду, но потом его за плечи приобнимают чьи-то руки, и мир вокруг них, кажется, рушится.
* * *
до дома они доезжают за рекордно быстрое время, хосок не затыкается ни на минуту, все продолжая бессмысленно о чем-то болтать. юнги чувствует себя, как прежде, словно ничего не случалось и ему не о чем волноваться. (словно он не разрушил все собственными руками).
* * *
— хён, ну пожалуйста, давай посмотрим первую часть, — хосок заваливается на него сверху, то ли обнимая, то ли пытаюсь задушить уже наконец. — ну хён...
юнги хрипит, пытаясь выползти из-под своего парня, но, не видя результатов, кусает его за палец. чон не то смеется, не то плачет, но таки съезжает с дивана на пол.
— включай свою сраную первую часть, — как бы небрежно кидает мин, успокоив дыхание. о том, что он готов смотреть абсолютно любой фильм в компании хосока, последнему лучше не знать.
* * *
юнги кажется, что иногда он забывает дышать рядом с хосоком. потому что страх с каждой чертовой миллисекундой пробирается под кожу, а дальше в кровь, которая прямиком к сердцу (и оно, кажется, вдребезги).
потому что хосок такой мягкий-домашний-нужный-любимый-и-любящий, такой уютный, что юнги вдруг страшно его потерять. потому что хосок немного весь его мир, со всеми его объятиями, взглядами, поцелуями, перебиранием пальцев и волос. со всей его любовью и нежной-нежной заботой — все это хосок (и мир юнги тоже).
он младшего любит до головокружения, до разбитых коленей, до искусанных губ, до трясущихся рук. любит до звезд на небе (хосок ярче всех них, абсолютно каждой).
любит и боится навредить.
но
снова и снова его в себе запирает.
не отпущу.
* * *
они с намджуном видятся только через два дня, после пар, когда чон уходит в репитиционный зал. он называет юнги мудаком и разбивает ему нос. у мина улыбка кривая на губах и осознание набатом в ушах — заслужил.
— я к тебе больше на километр не подойду, мин юнги. мне, блять, не за что тебя больше уважать.
* * *
голос хосока по телефону такой радостный, такой живой, что у мина непроизвольно улыбка на губах. в уголке кровь запекшаяся, — ударился, когда падал, — корочка, уже образовавшаяся, трескается, отзываясь болью.
— я сегодня с чимин-и останусь в танцклассе, так что домой приду уже вечером, ты не скучай, хорошо? и пообедать не забудь.
у юнги немного земля из-под ног от одного упоминания, потому что слишком много недосказанного. (слишком много чимин знает о них с хосоком.)
"это уже паранойя", — думает мин, но для себя решает, что с паком нужно поговорить. желательно, прямо сейчас, чтобы тот ничего лишнего взболтнуть не успел.
* * *
дома удушающе пусто. юнги открывает окна, потому что воздух спертый (он просто, кажется, не может дышать) и, не раздеваясь, идет в ванную. снимает куртку и ботинки, залезая под душ прямо в джинсах и рубашке. включает холодную воду, подставляя голову под струи.
под тяжестью мыслей — одна другой мрачнее и тревожнее — почти мгновенно оседает на холодный пол. чувства грызут его изнутри, подбираясь с каждым новым днем к глотке все ближе. юнги кажется, что, если он ничего не сделает, то однажды просто задохнется.
* * *
хосок юнги дорожит, поэтому все эти перемены его пугают. старший нервничает ощутимо сильно (на его губы, и обычно обветренные, а теперь кровоточащие, уже жалко смотреть), цепляется за каждую возможность с ним время провести (на работе отгулы берет, хотя те уже закончились давно), целует излишне нежно и даже как-то осторожно, словно боится (чего?). он сутками сам в себе, хоть и пытается сделать вид, что с ним.
хосоку тревожно. что-то случилось, но мин делиться не спешит.
впрочем, он не из тех, кто любит искать чужой помощи, но
хосоку, кажется, перестали доверять.
* * *
когда юнги в очередной раз бросает на него обеспокоенно-виноватый взгляд, стоит прийти домой с тренировки, чон не выдерживает.
— хён, что случилось?
юнги говорит ему о том, что просто нервничает из-за скорой сессии и просит не обращать внимания. хосок знает, что ему лгут, старший об экзаменах в последнюю очередь задумывался всегда. и это ощущается как подножка — внезапно, обидно и очень неприятно.
* * *
чон звонит намджуну, назначая встречу в кафе, через три дня, когда терпеть становится невыносимо. юнги с ним не общался порядочно, но о самом важном ким, хосок уверен, в курсе.
на календаре — 21 апреля, оттепель, которую он так любил. но в этом году это что-то особенное, полное переживаний, терзающих чувств, сомнений
и любви.
— давно не виделись, — намджун улыбается, подсаживаясь за столик к хосоку. последний вдруг радостно пищит, потому что с другом не виделся на самом деле вечность. — я (не) удивлен, что ты мне позвонил.
чон ёрзает на стуле, перебирая пальцами рукава толстовки.
— на самом деле, я хотел у тебя кое-что узнать.
одного взгляда на намджуна старшему достаточно, чтобы понять, что его раскусили. тот усаживается поудобнее, смотрит с интересом, но брови сводит к переносице.
— у вас с юнги... проблемы? — вкрадчиво интересуется он, и хосок еле сдерживается, чтобы не заорать на все кафе "бинго, чувак!" он лишь поджимает губы и сдержанно кивает. — тогда почему бы тебе с ним это не обсудить, м?
— я уже говорил с ним, — прерывается, кусая губы (эту дурную привычку сложно было не перенять), — он говорит, что во всем виновата сессия, — вздыхает. — он лжет мне, намджун, — еле сдерживает себя, чтобы голос не звучал истерично.
ким тихо подсаживается, обнимает за торс, прижимая к себе. хосок кладет голову на его плечо, чувствуя ту усталость, на которую старательно не обращал внимания все то время, что пытался разобраться во всем сам. голова наливается свинцом и теперь кажется неподъемной.
— хён... юнги, он... — намджун гладит его по крашеным волосам, — очень любит тебя.
хосок чувствует невысказанное "но" и замирает. кажется, он даже не дышит, когда младший тихо ему на ухо:
— они с чимином по пьяни переспали, хосок. мне жаль.
* * *
у хосока, вообще-то, выдержка железная.
марафон пробежать, лишь бы не проспорить чонгуку? пожалуйста. не спать трое суток подряд, разгребаясь с курсовой? запросто. тренироваться двенадцать часов подряд, представляя, как стоит на пьедестале почета? легко.
любить мин юнги, отдавая всего себя без остатка? с удовольствием.
он не говорит ни слова (не может), только жестом просит стакан воды у официанта (намджун предлагает коньяк), потому что из него словно все хорошее выкачали в один миг, единственной фразой.
намджуновы слова набатом в ушах, ушатом ледяной воды на голову, пеплом в легких, дырой в груди. он на секунду (минуту, десять, час, день, вечность) теряет сам себя в пространстве, переставая даже прикосновения друга успокаивающие ощущать.
— они с чимином по пьяни переспали, хосок. мне жаль. и я знаю, что юнги тоже. но тебе лучше об этом с ним поговорить.
хосок выпивает стакан воды залпом, ощущая себя хуже, чем после марафона, сдачи курсовой и дневной тренировки разом. взглядом по кафе мечется, а потом вдруг взгляд младшего, полный тоски какой-то и сожаления искреннего, ловит и
чувствует наконец взрыв сверхновой в их с юнги вселенной.
* * *
доезжает домой к вечеру, настойчиво прося намджуна не беспокоиться и ехать домой самому. квартиру как в тумане открывает, заходит и, ни слова не говоря, по стене спиной съезжает, рот рукой зажимая. юнги, кажется, спит, потому что ни одна лампочка не горит и его никто не встречает.
легкие снова спазмом сжимает, ни вдохнуть, ни выдохнуть, из глаз слезы и губы в немом крике открываются.
* * *
ком от горла откатывает через полчаса, когда ноги затекают, глаза, воспаленные от слез, болеть начинают и тело озноб мелкий бьет.
хосок скидывает обувь, аккуратно ставя у стеночки, как делал это обычно, закрывает входную дверь на все замки и уходит в спальню. юнги предсказуемо отрубился в гостиной.
закрывает дверь на ключ, потому что сил нет на то, чтобы со старшим что-то выяснять, и падает на нерасправленную кровать, тут же клубочком на ней сворачиваясь.
слезы снова катятся по щекам, а в голове воспоминания о нежных ласках юнги, о взглядах обеспокоенных и нервных даже. о прикосновениях, от которых ток по телу, о поцелуях ленивых. и все это — мин юнги.
мин юнги, который его, хосока.
был.
когда-то.
не теперь.
* * *
утром юнги жалуется на боль в спине и говорит, что было бы неплохо купить новый диван.
— и какого черта ты дверь закрыл? признавайся, маленький засранец, — тянет он не то чтобы недовольно, скорее кокетливо, что для него, вообще-то, несвойственно. — спальня наша общая, разве нет? — юнги кидает взгляд на хосока, который из микроволновки достает вчерашний ужин, который теперь завтрак.
— прости, случайно вышло, — он ставит на стол тарелку, поясняя, что сам не голоден. мин смотрит на него с подозрением, пытаясь выхватить взгляд, который младший так умело скрывает. у него глаза красные, лицо припухшее и тени под веками такие, какие не появляются, когда спишь без задних ног (так, чтобы не слышать, что к тебе в команут стучат и просят дверь открыть).
— ты сегодня опять допоздна в универе? — переводит юнги тему, решая не циклиться на состоянии своего парня. тот кивает и, даже привычного "приятного аппетита" не пожелав, уходит в ванную. юнги напрягается.
* * *
у хосока голова кружится с самого утра. потому что ночью ни часу не проспал, продолжая в голове прокручивать "юнгиюнгиюнги", как мантру и к утру волшебным образом — имя потеряло смысл.
и обрело вновь только когда сам юнги его со спины обнимает, разлепляя глаза, словно только родившийся котенок. хосока как молнией, ему отскочить охота в другой конец комнаты, но он только старшего мягко отстраняет.
мысли плывут, он решает, что обо всем подумает позже (одной ночи недостаточно). как и ожидал, в мобильнике находит три пропущенных от намджуна и одно сообщение с просьбой перезвонить.
* * *
в университет уходит первым, потому что сердце не железное, оно кровью обливается, и чону кажется, что еще немного, и юнги заметит.
легче нихера не становится, на улице солнце яркое, но хосоку хочется в свитер укутаться — холодно.
решает никуда не идти, шагами отмеряя расстояние до спортзала, который, вообще-то, в такую рань еще не открылся. не знает, куда себя деть, и в итоге возвращается домой, когда убеждается точно, что юнги там больше нет.
думать не хочется, мозги пухнут, все его существо отзывается протестом на попытки здраво оценить ситуацию. хосок проходит по квартире, осматривая каждую полочку с каждой рамочкой на них. а в этих рамочках — каждую фотографию, каждую их деталь, каждую их улыбку, каждую крупицу счастья.
пытается собрать себя снова, но только сгребает в кучу осколки, в кровь царапая пальцы о воспоминания.
* * *
хосок юнги любит. любил и, о господи, всегда будет. потому что юнги у него — первый (единственный), потому что юнги — опора, потому что юнги родной уже ему стал за эти полтора года. потому что они как-то слишком быстро друг друга узнали. потому что так долго, кажется, искали друг друга. потому что юнги его дом теперь и навсегда.
и хосок до этого отчаянно верил, что и он юнги тоже — дом. а если и не дом, то хотя бы просто — маленький уголок в этом мире, который целиком и полностью его. и так оно и было — хосок всегда только юнги, ничей больше.
а вот юнги
хосок юнги потерять боится. потому что знает — не сможет без.
без поцелуев его в лоб не сможет, без объятий не сможет, без пальцев его холодных в руке собственной не сможет.
без юнги не сможет.
потому что он у него на сердце шрамом теперь некрасивым, длиною во всю жизнь как минимум и через две следующие как максимум.
* * *
они расстаются через две с половиной недели, утром вторника. хосок не кричит, юнги не просит остаться.
просто они оба, — уставшие и измученные друг другом за это время, — наконец выясняют все и ставят точку.
это происходит внезапно. юнги, проснувшись опять в холодном поту от кошмара, решает, что хватит. хосок не спит тоже. смотрит удивленно, как-будто не ожидал увидеть старшего в одной с собой кровати.
— я все знаю, юнги, — отвечает он на немой вопрос во взгляде мина, еще не до конца осознанном.
и этого оказывается достаточно.
хосок собирает свои вещи, почему-то решая, что должен немедленно покинуть эту квартиру и, борясь с собой, уходит, оставляя дубликат ключей на тумбочке. юнги провожает его взглядом, думая, что разрушил все сам.
* * *
в тот день в университет юнги не приходит, хосок узнает это от намджуна. а еще он рассказывает, что об их расставании в курсе плюс-минус половина универа. откуда, когда и как — непонятно. но факт остается фактом, да.
хосок пьет снотворное и спит почти весь день, наивно полагая, что это поможет ему. когда он просыпается, чувствует тошноту и, если бы он съел хотя бы что-нибудь за весь день, его точно бы вывернуло.
* * *
"нехватка чон хосока в жизни" — ставит намджун, напару с чонгуком, диагноз юнги. они приходят к нему через три дня, в пятницу, после пар. и застают тело. (квартиру его, конечно, закрывать не учили, мы же в лифте родились, ну.)
мин валяется на кровати, накрыв голову подушкой, а рядом с кроватью стоит пара бутылок дешевого коньяка ("из бара стащил", — сразу доходит до намджуна) и еще одна бутылка вина.
— блять, юнги, какого хера ты творишь?
— ким намджун, какими судьбами? — его голос звучит почти радостно.
— да вот решил проверить, как мой любимый хён поживает. а ты, оказывается, спиваешься, — ким иронично усмехается. — че, охуенно тебе, да?
— ага, почти. хуево.
* * *
первым делом намджун отправляет старшего в душ, пока сам приступает к уборке. чонгука оставляет на кухне, прося найти в холодильнике что-нибудь непросроченное. выкидывает бутылки, меняет постельное белье, закидывает грязные вещи в корзину для белья, когда мин выходит из ванной.
чонгук к тому времени заканчивает с приготовлением куриного бульона, затем начиная юнги им кормить.
— легче тебе? — спрашивает ким, разобравшись немного с уборкой.
— пошел ты, ким намджун.
* * *
хосок остается у намджуна с чонгуком до тех пор, как не найдет себе квартиру. он не пьет, не кричит, не рыдает. младшие сначала даже думают, что чон расставанию рад. а потом замечают, что тот почти не ест и не спит абсолютно (только с таблетками).
намджун вертуально вышвыривает этих двоих из своей жизни, потому что задрали уже, а на деле заботливо хосоку ромашковый чай заваривает, варит завтраки-обеды-ужины и одеяло по ночам под ноги проталкивает, чтобы во сне не спадало.
юнги никого к себе ни на километр не подпускает, на парах не появляется, как, впрочем, и на работе. мобильник отключает, звонки в дверь игнорирует. намджун думает, что ему это все, вообще-то, не надо.
* * *
хосок в универ приходит в конце следующей недели, когда чай ромашковый (успокаивающий) в термосе, обед в контейнере, глаза от слез больше не красные и руки почти не трясутся.
вокруг вдруг неожиданно много людей, и каждый смотрит, изучает даже. хосок думает, неужели так всегда было. ах да, раньше их было двое.
теперь он один.
на переменах в коридорах не продохнуть, народ не дает проходу, в аудиториях душно до одурения, к концу дня голова у хосока неистово болит.
на обеде он сидит один, у намджуна пар сегодня нет, а остальных хосок видеть не готов. девушки за соседним с его столом шепчутся так громко, так надоедливо и так о них с юнги, что раздражают до невозможности.
— чего это хосок-оппа такой хмурый сегодня? — я тебя даже не знаю, какой я тебе оппа.
— ты что, не в курсе? они с юнги расстались, он ему с какой-то шлюхой изменил.
хосоку от этих слухов тошно так, что обед наружу почти лезет обратно и впервые человека убить охота становится.
* * *
юнги не готов был. не был, не есть и не будет готов терять хосока.
поэтому когда тот уходит, хлопнув дверью, он чувствует себя так, словно оказался на улице в -30 в одних носках. оседает на пол и хочет кричать. но звук не выходит, лишь какие-то хрипы, юнги даже думает, что умирает, а это предсмертная агония.
и хорошо бы.
но нет. приходится встать и сделать хоть что-нибудь. для начала неплохо было бы начать дышать.
вечером того же дня он покупает сам у себя (будучи на смене в баре) две бутылки коньяка и, не дождавшись утра, валит домой. начальник орет ему что-то в спину, а потом присылает на e-mail форму для заявления на увольнение.
юнги откровенно насрать.
* * *
намджун заявляется к нему через три дня. наводит порядок, покупает продукты и, в общем-то, приводит мина в чувства.
юнги ему хочется по лицу дать, стулом желательно, с одной стороны. а с другой разрыдаться у него не плече, чего он, вообще-то, раньше никогда не делал.
он младшего понимает. и его поступок тоже. но так хочется все равно вернуть время назад, чтобы или самому все объяснить, или не дать киму и единого шанса хосоку обо всем рассказать.
у него просто мир упал. обвалился, разрушился, и все, что от него осталось — развалины, руины, на которых юнги сейчас своим тощим задом сидел.
и что делать, куда идти, у кого просить прощения — все перепутано, а сил искать правду уже нет, закончились.
и вдруг юнги думает, а может
так будет лучше?
* * *
проходит, может быть, две недели (месяц, полтора, три), наступает май, юнги, кажется, легче.
возможно, еще больно, возможно, еще длинная дорога впереди на пути к прощению самого себя. возможно, очень зря, но он пишет хосоку в какаотоке. тот его, на удивление, не заблокировал.
"привет"
"прости, я не вправе просить"
"но"
"как ты"
"отправь хотя бы сраную точку, если с тобой все окей"
юнги понимает, что "окей" все быть не может, но в нем отчаянно, из последних сил, бьется надежда. раньше его надеждой был хосок. теперь его нет и, кажется, юнги без него погибает.
* * *
у мина внутри — ураган. все клокочет, потому что вокруг взгляды-взгляды-взгляды. осуждающие, насмешливые, любопытные, безразличные, влюбленные, ненавидящие. взгляды, взгляды, взгляды.
в универе людей очень дохера. и каждый третий все еще помнит о них с хосоком. помнит и считает своим долгом и ему, юнги, напомнить.
"каким же мудаком нужно быть, чтобы хосоку-оппе изменять, а."
"ага, а я слышал, что он еще и терпел все это, а юнги все продолжал своих шлюх водить."
"да, точно. так у него еще и наглости хватило хосока за дверь выставить, что за отношение."
"а говорили, что любят друга друга. чуть ли не клялись, а вот оно, как все получилось."
юнги не просто в ярости. ему хочется каждому ебало набить, потому что ваше какое дело, рот свой поганый закрой. и а вот хосока тебе лучше не трогать, малышка.
потому что в чувствах чон хосока сомневаться — давай вперед, только это будет последнее, что ты в этой жизни сделаешь.
хосок его любил, тут нет сомнений.
в прошедшем времени.
тут тоже сомневаться не приходится.
* * *
хосок ему не отвечает. а у мина поджилки трясутся от одной мысли, что что-то могло случиться. но намджуновское "поезд ушел, хён. теперь вы — разные люди. и жизни у вас тоже разные" ставит все на место.
слышать это не неприятно — больно. это как кость вправлять — неожиданно, до слез на глазах больно, но необходимо. потом легче.
* * *
юнги мир свой заново отстроить пытается. кривой немного, неровный, с кучей неточностей, но пусть хотя бы такой. все лучше, чем ничего.
и дверь в мир хосока за собой закрывает наконец. он за порогом стоял давно уже, но сил не хватало обернуться и не войти обратно.
а теперь все. теперь — разные. теперь — незнакомые.
теперь — бывшие.
* * *
на работу на новую с лета устраивается, баристой в кофейню. из квартиры вещи все ненужные выбрасывает (понимает, что хосока в нем еще слишком много), учится цвета новые видеть (хосок, уходя, черно-белым все оставил), начинает писать музыку.
и все вроде на своих местах снова.
кроме самого юнги, разве что.
* * *
намджун ему говорит, что пора бы новые знакомства заводить, что жизнь на этом не кончается и что у него есть один парень в его вкусе на примете.
мин отказывается, говоря, что устал и пока ему это не нужно.
на деле он на восемьдесят пять процентов до сих пор из хосока состоит и воспоминаний о них — на остальные пятнадцать.
* * *
лето выдается душное, полное солнцечных дней, пыли, работы и бессоных ночей. у юнги, кажется, немного зависимость от кофе за эти три месяца, пара неплохих треков и чуть-меньше-хосока-под-кожей.
они не виделись с самого того дня, юнги специально на вечернее отделение переводится, потому что хосок ему все еще дороже всего на свете. он у него фотографиями на телефоне, которые жалко удалить, и на компьютере в папке "не открывать"; запахом своего парфюма на коже, который в спешке забрать не то забыл, не то не хотел; снами все еще беспокойными, потому что не переболело.
и никогда не, юнги знает.
* * *
на календаре первое сентября, мин поздравляет чонгука, с которым отчего-то за один только август успел сблизиться, с днем рождения и просит прощения еще раз за то, что на вечеринку прийти не сможет.
— ты же знаешь, меня с работы никто не отпустит, а все отгулы я уже использовал.
(я знаю, что ты пригласил хосока. прости, но мне еще больно.)
— ничего страшного, хён, увидимся на выходных?
(я все понимаю. ты в порядке?)
— да, обязательно. я напишу тебе.
(абсолютно нет.)
— удачи.
(мне жаль, что так вышло.)
(мне тоже.)
* * *
юнги берет себе собаку. забирается из приюта для бездомных пса по имени холли. когда мин приходит, он сначала когтями царапины ставит, а потом ластится, языком раны зализывая. ему это символичным кажется (больно на него похоже), потому он, не раздумывая особо долго, выбирает его.
этот шаг юнги для себя отмечает, как первый на его пути к прощению самого себя. наконец-то.
холли оказывается очень мягким и покладистым, в первую же ночь они спят в одной кровати. юнги немного неуютно, но он уверен, что сможет привыкнуть.
утром, когда солнце только-только из-за горизонта встает, мин отправляется с псом на прогулку. торопиться вообще-то некуда, но ему вдруг кажется, что было бы неплохо выйти на улицу именно сейчас.
солнце, уже по-осеннему прохладное, ослепляет, заставляя юнги жалеть, что не надел темные очки. ветер залетает под футболку, щекоча бока своими холодными прикосновениями.
юнги дышит глубоко впервые за долгое время.
* * *
когда ноябрь, раскидав листья по улицам сеула, подходил к концу, намджун рассказывает ему о том, что недавно виделся с хосоком. говорит, что выглядит он очень хорошо, что, кажется, возобновил тренировки спустя четыре месяца. что перекрасился и теперь светит вокруг своей даже не рыжей — красной — макушкой. что улыбается ярко и выглядит, в общем, потрясающе.
мин сразу себе эту картину представить не смог, от этого липкий страх сковал легкие, но, немного погодя, воображение с завидной точностью изобразило все, о чем говорил младший.
и улыбку, безусловно, самую яркую; и волосы красные, которые, абсолютно точно, такие же мягкие, как прежде; и тело худощавое, которому младший отчаянно пытался придать рельеф.
а еще намджун сказал, что хосок про него, юнги, спрашивал.
у юнги вдруг паника, руки трясущиеся, легкие сжавшиеся в один момент.
— спрашивал, не перевелся ли ты, потому что на занятиях тебя ни разу за полгода почти не видел. говорил, что номер сменил, потому что мобильник старый раздолбал, просил твой дать. и передать еще просил, что, надеется, у тебя все отлично.
* * *
юнги в ту ночь глаз сомкнуть не удалось. намджун ему старую рану ножом сковырнул, наружу вывернул, а потом обратно все запихать попытался. не получилось.
юнги, вообще-то, думал, что забыл.
что поезд ушел, а он больше не глядит ему вслед, наивно ожидая чуда. глядит.
что сны, теперь спокойные, никогда образ хосока тревожить не будет. еще как.
что рана затянулась, после себя только шрам некрасивый оставив в качестве напоминания. наивный.
* * *
ему, вопреки ожиданиям, никто не звонит, не пишет и, кажется, все как раньше, как неделю назад. он готовит завтрак, как и всегда, на одну персону, выгуливает холли и уходит на работу, не забывая оставить псу еду и погладить на прощание.
все идет своим чередом еще две недели.
но однажды юнги видит на экране своего старенького смартфона сообщение. точку.
просто точку, без единой буквы до или после нее. с неизвестного номера. создается такое впечатление, словно отправитель просто хотел проверить, существует ли данный номер.
юнги смеется долго, почти истерично. ему почему-то кажется, что эта точка — в их с хосоком отношения. окончательная и нестираемая.
* * *
вечером мин плетется домой, еле перебирая ногами. там его ждет только преданный холли, и почему-то сегодня это больше не радует.
уже подходя к дому, находясь метрах в десяти, он замечает красную макушку. в свете уличного фонаря она кажется рыжеватой, но юнги отлично помнил, что волосы хосока всегда отлично окрашивались, поэтому пигмент не мог вымыться так скоро.
он стоит к юнги спиной напротив первого подъезда, переминаясь с одной ноги на другую. голова его опущена, взгляд гуляет в собственных ногах.
мину кажется, что его кто-то бьет под дых, когда младший, слыша его шаги, оборачивается. смотрит молча, изучая. юнги видит, как его спина напрягается, сердце от этого болезненно сжимается.
он подходит медленно, старательно оттягивая тот момент, когда все точки над i будут расставлены. дыхание сбивается, поэтому, подходя, юнги лишь выдыхает:
— сейчас слишком поздно сказать "извини"?
хосок смотрит долго, испытывающе, словно пытается разглядеть что-то, одному ему заметное.
а затем обнимает. порывисто, сжимая руками на пару мгновений. вместе с тем сжимается сердце юнги. он чувствует, что в легких больше нет воздуха.
— что бы ни случилось, я все еще люблю тебя, мин юнги.
юнги думает, что хосок все-таки сильный очень. намного сильнее него.
мин юнги — слабак. мин юнги крошится в руках чон хосока.
а тот его собирает снова по кусочку, заботливо улыбаясь.
"не впервой, юнги."
он его сломал, а сейчас ломается сам. и это не кажется справедливым.
потому что хосок себя сам собирал, каждый кусочек с трепетом на место ставил.
а юнги за него в кучу сгребут, осколки, большие от маленьких, отсортируют, и паззл соберут.
"все в порядке юнги. я не злюсь"
и если хосок его простил давно, то юнги себя нет. и это, возможно, займет год, три, десять. а возможно, что вечность.
но эта вечность теперь — с хосоком напополам. а юнги с ним вместе хоть сто лет пыток, хоть девять кругов ада — не страшно.
"спасибо."
