Утро десяти, но весь дом на ногах, кипит во всю жизнью, впрочем, как и в любое время года, не потому что скоро Рождество. Население дома довольно переполнено, учитывая ещё и то, что Юнги практически мигрировал сюда, а с ним и Хосок. Это как два по цене одного, того самого замотанного жёлтым скотчем с красной крупной надписью «1+1». Вообще-то Сокджин усыновлял двух детей, но по каким-то причинам его наебали и детей в доме стало целых пять. Официально у них с Намджуном девятилетний Чимин и шестилетний Чонгук. Тэхёна всучила ему мать, которая уверена, что образование в Лос-Анджелесе лучше, чем в Корее, но ей просто всегда было насрать на них двоих. У неё новый муж и новая жизнь, а мелкого просто сплавила на старшего сына, у которого вроде бы хорошая жизнь, в Америке же живёт, а значит, должна быть хорошая. Но в принципе Сокджин не жалуется, жизнь неплохая, учитывая, что все долбанные дети на его ответственности и у него постоянные тики в глазу. А врачу похуй, дословно он сказал: «ну, это теперь новая вещь, с которой вы живёте».
У Сокджина вечный синдром гиперопеки и комплекс старшего брата. Тэхёну все-таки шестнадцать, подростковые сопли и размазывание по стенам с криками «меня никто не понимает» никто ещё не отменял, это обязательная локация по умолчанию до того, как позже превратится в дёрганного взрослого с хроническим недосыпом и нервными срывами. И этот его братский комплекс распространяется и на Юнги, хотя вообще-то это даже не его младший брат, а Намджуна. Но когда вступаешь в брак — твоё, моё, наше. Это даже распространяется и на бойфренда Юнги Хосока. Семья же.
Может, Джин и не лучший родитель, да у него даже нет дебильного минивэна для мамаш, он гоняет на Форд Фокусе. Пусть Намджун сам ездит на нём до маркета. И да, у них есть минивэн. Воспитательные навыки у них, возможно, не совсем образцовые, но они стараются. Дети — для них самое большое счастье, что могло произойти в их жизни, к которому долго стремились, хоть это счастье и зачастую переходит границы, или портит твой дом.
Сокджин с утра дёрганный, волосы пережили великую депрессию, вторую мировую и Клинтона. Взгляд безумный, сшибает с пути Намджуна, выходящего из уборной с свежим выпуском «GQ» с лицом Канье Уэста, перепачканного засохшим кетчупом. Намджун спит на ходу, лицо выражает трагедию человечества, весь его вид — вид пережившего последний день Помпеи. По его вискам долбят, никого не щадящие, басы сабвуфера с комнаты Тэхёна.
— Карди Би, сученька! — доносится крик Тэхёна, мимо комнаты которого пробежал Сокджин, краем глаза увидев его тверкающего под «I like it» перед зеркалом, снимая на камеру.
— Выруби это нахер, Тэ! — орёт старший, параллельно буквально выбрасывая из шкафа в коридоре, багажник на пол, чуть не спотыкается об него же и бежит дальше в ванну. На самом деле он обожает эту песню, но не в это утро, не в этот день, когда они страшно опаздывают на свой рейс. — Намджун, забросай вещи в багажник, желательно потеплей, там снег во всю! И не забудь свой грёбаный паспорт! Юнги, покорми детей и собери их постель! — пытаясь перекричать музыку, раздаёт свои последние указания на ближайшие пять дней. Тянет ручку ванной, но она заперта изнутри, на этом моменте чаша терпения Джина готова перевалиться в тихое бешенство и выбивание двери. Но дверь стоит не пять баксов, так что он впихивает истерику обратно в глотку и глубоко дышит через нос.
Сначала это осторожные постукивания в дверь, но часики тикают, поэтому это перерастает в грозные стуки, готовые пробить дверь кулаком. И он проклинает и мысленно материт человека внутри, пусть даже если это его дети, все мы не без греха. Время идёт, суматоха вокруг только громче и, о нет, Тэхён начал свою вокальную практику, от которой у всех домашних кровь фонтаном из ушей. У него ни слуха, ни голоса, зато похуизмом он не обделён. Засранец во всю горланит, двое младших бегают по всему дому, таская за собой мишуру — на самом деле это только выглядит беззаботно. Реальные дела обстоят так, что Намджун пытается заткнуть (хотя бы переорать) горе-Адель местного разлива, но в итоге лишь злостно хлопает дверью его комнаты, чтобы хоть как-то заглушить эти адские звуки. Чонгук заматывает мишуру вокруг шеи брата и отбегает в сторону, бедный Чимин волочится следом, пытаясь порвать «узел» на шее. Джин закрывает глаза и просто дышит. Всего через пару часов его ждёт долгожданная и заслуженная тишина. На фоне Намджун спотыкается о чемодан, разбросав всю одежду по коридору, которую тут же подбирают мелкие и бросают с лестницы на первый этаж.
— Вдох, выдох, Сокджин, дыши, — как мантру приговаривает под нос на повторе. И почему именно сегодня их душ на первом этаже сломался? Это всё везение семьи Ким.
Дверь наконец открывают, он драматично вздыхает, раздражённо вваливаясь внутрь, потому что он никуда не поедет не промыв весь вчерашний стресс, чтобы впитаться новым стрессом нового дня. Его красивый блонд на голове напоминал копну сухого сена, на котором только что потрахались. Именно так он чувствовал себя изнутри — вытраханным сеном. В ванной оказываются эти двое идиотов, которые задержали его на добрые три минуты.
— Что за маршмеллоу, мальчики?
— Ты не с нами? У нас ещё осталось несколько тонеров.
— Я не собираюсь участвовать в вашем нежно-голубом параде. А теперь выметайтесь. И что у тебя с глазами, ты опять всю ночь смотрел «До встречи с тобой»?
— Нет, «Бриолин», — покорно выходя вместе с Хосоком, с полотенцами в цветных пятнах на голове. Джин корчит рожу на манер: «что за чёрт только что был».
Когда он втиснулся в ванну, Юнги с Хосоком стояли у зеркала с перемазанными шеей и ушами краской. Волосы Юнги теперь нежного голубого цвета, а у Хосока теперь была фиолетовая прядь сбоку. И Джин бы обязательно отругал их за дикий беспорядок в ванной: вся раковина была облёванная радугой, на стенах такие же брызги и в углу на полу лежали использованные одноразовые перчатки. Но сейчас он быстро заползает в душ, встаёт под струю и наслаждается своими законными пятью минутами, когда до него никто не доёбывается. Напевает старую добрую «Waterfalls» TLC, зажмуривает глаза и начинает быстро вспенивать волосы, чтобы убрать этот ужас.
Намджун уже закидал все нужные вещи в чемодан и выгрузил его на первый этаж. У них ещё есть немного времени до того, как соберётся Джин, поэтому он спокойно наслаждается своим утренним кофе, усадив всех за стол. Доедает холодные макароны с фрикаделькой — то, что не съел кто-то из них с ужина. У Тэхёна какая-то своя веганская еда, он стоял за кухонной стойкой и готовил себе мюсли на камеру.
— Хэй, сучки! Сегодня у меня на завтрак рождественские мюсли. Спросите почему они рожд… — он будто спотыкается и лицом об стену, на самом деле об собственную ладонь, потому что мимо невозмутимо проходит Хосок с миской, потом Юнги достаёт молоко из холодильника на заднем плане. — Пошли вон с кадра! — истерично визжит и ставит камеру на паузу. — Теперь придётся переснимать всё, а настрой уже совершенно не тот!
Двое вообще не обращают внимание, даже не поворачиваются, уходят лишь тогда, когда закончили свои дела, пересекавшиеся с кадром Тэ. Он одними лишь губами говорит «спасибо» с слишком раздутыми ноздрями для благодарности. Двое мелких стучат ложками по столу, пока Юнги с невозмутимым лицом не наполнил их миски с хлопьями молоком и, кажется, он не спешил. Дети начинают жадно поглощать завтрак как оголодалые собаки, разбрызгивая стол молоком. Намджун хмурится, отхлёбывая от своего напитка. Кофе — всё что у него есть, всё что у него есть личного, для него это не просто напиток, а возможность насладиться чем-то в одиночестве и без возможности порчи. Но к нему в чашку прилетает медовая хлопушка. Бровь два раза дёрнулась, но он лишь вздыхает. Твоё, моё, наше — до сих пор в силе.
— Почему вы жрёте, как под дулом? Мы вас не кормим никогда?
— Мы едим в одном кружочке с Джином вот уже много лет. Не поторопишься — будешь жрать свою руку, — отвечает Чимин с набитым ртом и за брата также, у него по подбородку молоко, а в другой руке хлеб. Намджун думает: что правда, то правда.
— О, Луи Виттон весна-лето мой любимый! — восторженно говорит Юнги, который опять с Хосоком смотрели на ютубе «эпичные падения моделей» за столом.
Но все вдруг вздрагивают и синхронно поднимают головы кверху. Сокджин кричит на весь дом и на весь квартал. Все тотчас же поджимают головы в плечи, потому что знают классификацию криков Сокджина. А этот крик эксклюзивный, на грани отчаяния и готовностью порезать коленом барана. Намджун в голове истерично бегает по всем отделам мозга и думает, где он облажался, ведь паспорт он уже положил и он не просроченный. Тэхён надеется, что брат не перевернул его матрас и не нашёл ничего криминального. Хосоку чисто похуй, он здесь даже не живёт, у него и вещей то тут нет, кроме зубной щётки, а вот Юнги похуй по жизни.
— Иисус, Мария, Иосиф, кто из вас ублюдков это сделал?! — уже на уровне плача, Джин спускается вихрем размытым телесным пятном по лестнице, представая перед семьёй в чём он моется. Обычно это его родная кожа, роднее нет.
Все в шоке, но не от наготы отца семейства. Намджун тактично хмыкает и прикрывает его причиндалы большим блюдцем, так и держит. У Джина красное от гнева лицо и… розовые волосы. Раздаются чьи-то смешки, подозрительно похожие на Чонгуковские.
— Кто подмешал краску в мой шампунь?
— А… Слушай, хён, а тебе идёт. Ты даже моложе стал, — решается спасти ситуацию Тэ, у которого самого красные волосы.
— Мы теперь всей семьёй как ёбаная труппа из цирка!
— Да, Сокджин, думаю тебе очень идёт… М-Милый цвет! — бубнит Намджун, у которого уже рука онемела держать чёртово блюдо, но ещё двоих детей с похеренной психикой не нужны им в рядах. Чего только стоит один Тэхён.
Настало время попрощаться и вся семья стояла у порога с постными и недовольными лицами. Чонгук время от времени подтирал сопли, потому что ему досталось за шалость, поглядывая на отца в шапке до бровей. У Хосока такое лицо 24/7, кажется, словно он с таким лицом и появился на свет. У него на шее татуировка «i'm pretty when i cry», но кажется, что на лице прямо посередине лба. Юнги в приподнятом настроении, потому что эти двое стариков, наконец, свалят из дома и он останется под его присмотром, ибо он самый старший. Семнадцать лет как-никак, уже взрослый мальчик.
Они уезжают всего на несколько дней, но словно они уезжали навсегда. Всё началось с того, что Юнги выиграл две путёвки в Сеул на пять дней, что удивительно, учитывая их семейную патологическую невезучесть. Наверно, бог Рождества (или какой там мужик сидит в небесах) решил смиловаться над ними и подарить рождественское чудо в виде пятидневного отдыха на двоих. Намджун и Сокджин не оставались наедине, в тишине и покое, вот уже сами не помнят сколько, а последнее свидание было первым и последним, потому что оба слишком заняты для подобного романтического дерьма. А им дали шанс провести целых несколько дней вдвоём, в родной стране и, наконец, встретиться там со старыми друзьями. Они бы ни за что не поехали сами — дорого, да и боялись оставлять детей одних, чтобы по приезду не обнаружить полыхающий синим огнём дом. В итоге, их уговорили, подарив им путёвки к Рождеству.
Сейчас Джин стоит весь на нервах, потому что страшно боится оставлять этих идиотов, но уже поздно всё сворачивать, он дал своё согласие после недельных уговоров. Ведь это почти под канун праздника, они приедут ровно к Рождеству, а дома ещё ничего не подготовлено. Он сильно сомневается, что они разберутся с праздничными хлопотами в одиночку, но на свой страх и риск просто плывёт по течению как утопленник.
— Всё запомнили? Ёлка и украшения в подвале, список с покупками на холодильнике, подарки, блять, не открываем, в особенности Чонгук. Просто положите их под ёлку и развесите носки над камином, они должны быть в нашем шкафу, ещё…
— Да пошли уже, — ноет весь вспотевший Намджун в верхней одежде, ноутбуком через плечо, сумкой через второе и сжимающий в руке ручку огромного багажника, чтобы спустить по лестнице. В это время у Сокджина только поясная сумка с документами и кредитками.
— От голода не умрём, дом не сожжём, детей не потеряем, всё ок будет. Пиздуйте уже, опоздайте, если не выйдете прямо сейчас, — говорит вяло Хосок, а Тэхён уже готовится к групповому селфи на прощание.
Селфи они всё-таки делают, в кадр как раз попал некрасиво ревущий Чимин с слюнями на всю футболку, сильней остальных привязанный к родителям, единственный, кто будет скучать. Чонгук пока обижен на папу.
— Пять дней пройдут очень быстро, мы вернёмся целыми и невредимыми к Рождеству, — слезливо прощается Джин и обнимает всех детей, потом это перетекает в какое-то месиво из множества тел.
— Поехали уже! — последнее слово остаётся за Намджуном и они быстренько выгружаются из дома.
Перед тем, как сесть в машину, родители оборачиваются и машут детям в окно. Эти самые дети прилипли к стеклу и выдерживают драму на лице до тех пор, пока машина не скрылась за поворотом. Первый издаёт торжествующий крик Тэхён, позже и Юнги начинает кружиться, поднимая в воздух Чонгука. Разве что Чимин скулит, где-то на фоне всеобщей эйфории.
— Дом наш, детка!
Час спустя
Хосок уткнулся в свой телефон, пытаясь отрыть среди своей священной кладези последний альбом «EPIK HIGH». При этом он держал свою голову неестественно странно, высоко задрав подбородок.
— Блять, твои патчи для глаз говно, под глазами всё такие же синющие круги, — приглушённо ворчал Юнги под нос, стоя перед зеркалом, бросая патчи от тёмных кругов на письменный стол и разглядывая свое лицо без никаких изменений.
— Это потому что ты продержал только десять минут! — возмущённо обернулся к нему Тэхён, глотая из своей банки пива, разглаживая складки маски на лице. — На, попробуй эту, — он бросил в сторону Юнги новую маску для лица, тот сел рядом на ковер в позе лотоса, принимаясь внимательно вчитываться в состав маски.
— Тут написано без парабенов… Что это значит? — задумчиво спросил Юнги, щурясь, разглядывая мелкий шрифт и вертя в руках упаковку.
— Ну, парабены! Это что-то вроде… Консерванты, вот! В любом случае, они очень вредные для кожи, — делая самый заумный вид, вытирая свои влажные от маски пальцы о свою домашнюю футболку с Кайли Дженнер. Хосок задротивший в телефоне, прыснул в кулак.
— Ты знаешь вообще, что это значит?
— Нет, но я могу перечислить всех из семейки Кардашьян.
— Это эфиры пара-гидроксибензойной кислоты, — невозмутимо посвятил он, продолжая копаться в телефоне. Две пары глаз устремились на него, замолчав на пару секунд, видимо в процессе осмысления, что можно было услышать ржавый скрип их извилин. Затем они и вовсе отвернулись, проигнорировав и потеряв к нему всякое внимание, продолжая говорить о своём.
— Вот попробуй ещё эти, недавно я просто влюбился в них! — слишком громко говорил Тэ, рассыпая перед Юнги целую кучу из масок. — Я даже делал обзор на них в своём блоге. Вот эти особенно хороши!
— Да мне плевать, — без интереса перебирая одну за другой, выбрав наугад.
После того, как Юнги напялил её, Тэхён покатился по ковру, икая от смеха, а Хосок хихикал в углу, от чего его масочка скатилась с лица на его телефон. Маска Юнги оказалось сияющей и напоминала собой фольгу.
— Хватит ржать, морщинки появятся.
Тэхён всё же пытался сдержаться, в итоге вытягивая губы трубочкой, издавая странные звуки. Через минуту он кое-как успокоился, когда Юнги пригрозил тайно его сфотать и выложить на его страничке в самом неподобающем виде. Хосок наконец включил альбом и все трое сидели на ковре, одновременно затянувшись и спустив сигаретный дым, расслабляясь под хорошую музыку, отпивая пива. Наверно, они смотрелись комично, сидя в кружке с масочками, рожа-лопатой, невозмутимо и в молчании скуривая дамские сигареты (Тэ оправдался тем, что на кассе за ним было слишком много народа и он запаниковав, взял первую попавшуюся пачку).
«Четверг масок» был таким же самопровозглашённым Тэхёном, как и «Суббота пьянки у Хосока». Определённо, Юнги с парнем обожали субботы. Чаще всего троица зависала на пьянки у Хосока, его родители всегда были в разъездах.
Дверь комнаты тихонько открывается и в проём просовывается тёмная макушка Чимина, с заплывшими от недавних слёз глазами.
— Чего тебе? — бросив бычок в пустую банку пива. Чимин прищурив глаза до маленьких щёлочек, буравит взглядом всех троих подростков. — Вам нельзя сюда, идите поиграйте в приставку в комнату Чонгука.
— Папа сказал, что мы должны украсить дом. Когда мы достанем ёлку? — морща свой крошечный нос от сигаретного дыма, запах которого был по всему дому. — И я расскажу Намджуну-папе…
— Закрой дверь с той стороны, если решишься сам спуститься за ёлкой.
— Но…
— Чимин, съёбывай, — шипит Тэхён на ребёнка, что тому ничего не осталось делать, как закрыть за собой дверь.
— А если серьёзно, то нам нужно управиться со всем за пять дней, — Хосок бросает маску на стопку глянцевых журналов Тэхёна и укладывает голову на костлявые колени Юнги. Тот начинает перебирать ему волосы, подробно разглядывая фиолетовые пряди. Они продолжают ворковать до тех пор, пока не раздаются громкие крики снизу.
— Ебать меня шваброй! — первый вскакивает Юнги, Хосок больно ударяется головой об пол, но очухавшись, бежит следом.
— Блять! — затем и Тэхён проходится как слон, сшибая банки и разливая всё по комнате.
Крик доносился из подвала, но на пути туда в них врезаются двое младших со всех ног. На вопрос «кто умер?» они нечленораздельно бубнят, умываясь соплями и слезами.
— В подвале кто-то есть! — кричит Чимин, всегда боявшийся туда спускаться, но Чонгук заставил пойти с ним, потому что тоже боится. Но поручения папочки святое — надо выполнять.
Трое старших переглядываются и бегают глазами по лицам друг друга, красноречиво выражавшие «я туда не полезу». Гляделки продолжаются до тех пор, пока пара глаз не уставилась на Тэхёна.
— Нет! Ни за что! Ты видел, что с этими сопляками! — но двое продолжают пристально пялиться, Юнги даже ручкой машет в сторону двери в подвал. — Это не честно, вы сплотились против меня, засранцы… — возмущается страшно, потому что это правда. Его кинули, Чимин с Чонгуком уже сделали попытку, а у Юнги Хосок, так что его быстро выбрали жертвой. — Что, если там чёртов мужик в гриме клоуна? М? — Юнги с Хосоком одновременно кивают сочувствующе, но принуждающего взгляда не убирают. Двое мелких при упоминании слова «клоун» сглатывают и переглядываются между собой. Тэхён на самом деле не боится клоунов, если они не держат в руках отгрызанную голову ребёнка, но считает их отвратительными и не смешными.
Но ему ничего не остаётся под таким давлением кроме, как закатить глаза, тяжело выдохнуть, ещё раз закатить глаза до боли и сказать «ну и чёрт с вами». И он готов поклясться, что увидел краем глаза маньячную улыбку на лице Чонгука, тыкает на него пальцем, охеревая, возмущаясь в мыслях и в лице «никто этого не видел?». Чимин провожает взглядом так жалостливо, словно это последний раз, когда он его видит. Тэхён с горем и с упомянутой шваброй в руке спускается вниз.
— Окей. Это всё очень смешно, — оказавшись уже внизу, когда свет выключился и он остался один в темноте. Как назло телефон остался в комнате, чтобы использовать фонарик. — Врубите ебучий свет.
— Когда захотим, тогда и врубим.
— Как по вашему я отыщу ёлку?
— Она как и каждый год в правом углу между стеллажами. И прихвати коробку с игрушками.
— Может ты бодрым шагом пойдёшь на хуй? Включи свет.
Свет ему всё-таки врубают. И Тэхён с ненавидящим взглядом ищет ёлку, это оказалось проще простого, но пробираться к ней придётся через весь хлам, которым громоздился полностью подвал. Ёлка сиротливо стояла в углу, замотанная чёрной плёнкой, напоминая собой завёрнутого в мешок для мусора человека. Теперь ему нужно отрыть коробку с игрушками. Тэ по очерёдности стирает рукой пыль с надписей на коробках, пытаясь скорей найти ту самую, потому что он начинает чесаться от всей этой жуткой пыли. Намджун обещал Сокджину убрать подвал полгода назад, но его никто не видел в подвале полгода.
— Так… «видео с мальчиками», «журналы и газеты Намд.», «прочая хрень», «Хэллоуин», «вод. пистолеты», «братство» (он даже не хочет открывать), «Марио»… О! «Рождество»!
Коробка нашлась, но Тэ всё равно хочет убедиться, что это именно то, что ему нужно. А зря.
Тэхён отскакивает как кенгуру, потом падает с грацией корги на все вещи сзади и визжа как сучка, бежит по лестнице, но в конечном счёте врезается лицом в дверь, почти падая со ступенек. Последнее, что он видел было лицо Юнги с его криком «ох ты ж ёпт!».
— Какого чёрта, открывайте!
— Откуда мы знаем, кто там вместе с тобой!
— Ты, блять, серьёзно?!
— Так там есть кто-нибудь?
— Не знаю я, открой, сейчас обосрусь!
— Кто не старается, тот не обсирается! Проверяй.
Два часа спустя.
Ёлка теперь гордо стояла в углу гостиной рядом с камином. Тэхён до сих пор ворчал под нос, высоко задрав подбородок и взглядом победителя в конкурсе самых обиженных, развешивал серебристые шары на люстру. Внутри той коробки оказалась шкатулка с выпрыгивающим из неё Джокером, сопровождаемой злобным смехом, которая и прыгнула ему в лицо — на самом деле не прыгнула, это Тэхён слишком впечатлительный.
Чонгук отруган уже второй раз за день, но не падает духом и носится по всему дому со старым самолётиком, найденным в подвале. Там вообще много интересных игрушек, к примеру, он нашёл там собачий хвост, который прикрепил к игрушечной пожарной машинке. Юнги охерел и бросил хвост в камин, не думая. У него есть парочка вопросов по приезду двоих взрослых и он даже не хочет знать название этой коробки с «игрушками». По гостиной был лёгкий запах догораемой силиконовой пробки.
Ёлка была почти готова, оставалось лишь повесить на неё золотистую гирлянду. Правда, развешанные пряники с неё слишком быстро пропали, поэтому у неё были небольшие дыры из зелени. Хосок украшал перила лестницы искусственными пушистыми ветками с шишками, Юнги взялся за венок на входной двери. Им ещё оставалось украсить фасад дома, потому что их соседей уже облевал дух Рождества, а их дом был до сих пор не при параде, выпадая из общей команды.
— Чонгук, прекрати, мать твою, бегать! — ворчит Тэхён, которому надоели его проказы, но тому откровенно плевать, он лишь разгоняется вместе с дурацким самолётом, у которого уже оторвано одно крыло.
Но этот самый эпичный момент, когда Хосок видит, как мелкий спотыкается об коробку, его растерянное пучеглазое лицо, старший уже бежит в его сторону, но падение уже никак не предотвратить. Самолёт драматично падает и разбивается, словно в замедленном кадре. Тут уже Тэ оборачивается и его глаза всё шире и шире, он уже готов броситься на помощь, но мелкий бревном падает, бьётся головой об спину стоящего мирно Чимина, развешивающего носки на камин.
— Ауч! — оборачивается Чимин, ударившись больно лбом. Но внезапно у всех застывает шок на лице, их взгляды устремлены на руку Чимина. — Вы чего? — хмурится и не понимает их испуганных лиц, но проследив за их взглядом, кричит на весь дом.
Носок в его руке начал медленно загораться, ухвативший искру огня, когда Чимин слишком наклонился от столкновения в него Чонгука. Спасибо, что он не свалил его самого в камин.
— Чима, брось в камин! — кричат ему и он сам кричит уже, но он в такой дикой панике и зажмурив глаза, кидает в сторону, предположительно в камин.
Юнги входит в дом после того, как повесил венок и застывает на пару секунд с раскрытым ртом. Ёлка горит. Вокруг неё Чимин бегает с криками, Хосок так и застыл, Тэхён мечется из стороны в сторону, не зная, что делать. Чонгук громко рыдает на фоне с кровью из носа.
— Ёбаный ад и Израиль! Я оставил вас всего на минуту! — Юнги быстро приходит в себя и бежит к этим придуркам. Сканирует стремительно комнату, хватает большую вазу с цветами Сокджина и выплёскивает всё содержимое на огонь. Позже к нему подключается и Хосок, сбивая огонь своей снятой кофтой.
На минуту в доме стало так тихо, что не было слышно даже дыханий.
— Здесь нужен грустный рэп, — позже произносит Хосок и это почему-то показалось уместным.
