Ошибка404

66

— Я был так взволнован, что мой отец на самом деле награждает меня на мой день рождения. Я никогда не получал подарков, потому что он думал, что это сделает меня слабым человеком. – Он сказал. Я потерла руки о его бедро, пока он продолжал свой рассказ. — Наша машина попала в засаду соперников, русских. Нас окружили. Мой отец вручил мне пистолет и велел доказать, что я чего-то стою. Мы с отцом… мы убили всех. Всех. – Он вспомнил, когда его тело напряглось. Его руки сжались вокруг меня, как будто он утешал себя, а не меня. — Я до сих пор помню страх… мои руки тряслись, когда я нажимал на курок… тревогу, которую я чувствовал, зная, что моя семья в опасности, и что я стою между ними и пулей, – сказал Данте, когда его глаза сузились. Я положила руку ему на плечо, пытаясь его утешить.
— Как только стрельба прекратилась, мой отец поймал последнего оставшегося стрелка. Он избивал его передо мной, пока человек едва дышал на пол. Он направил мне пистолет… и велел мне закончить работу, – сказал Данте, прежде чем сделать глубокий вдох. — Я протянул пистолет, и как только я собирался выстрелить, мужчина начал говорить. Он сказал мне, что у него есть сын, а дома его ждет беременная жена. Он умолял меня сохранить ему жизнь, – сказал Данте, когда его лицо снова ожесточилось. Мы сидели молча, в воздухе повисло напряжение. — Тогда… я нажал на курок, – сказал Данте, избегая зрительного контакта со мной.
— Мой отец просто похлопал меня по спине, мы вытерли кровь, а затем пошли в ресторан, как ни в чем не бывало, – сказал Данте, глядя на меня сверху вниз, и в его серых радужках отражалась печаль. — Я был в шоке… Я не мог ничего есть без рвоты, – сказал Данте, глядя в пол. Мы сидели в тишине, пока Данте рассказывал о своём травмирующем воспитании.
— Мне годами снились кошмары, и они до сих пор снятся. Меня постоянно преследует то, что я сделал. – Он практически прошептал. Его взгляд был далеко, как будто он вновь переживал воспоминание, когда говорил об этом. — Я думаю… – сказал он, замолчав и нахмурив брови. — Причина, по которой я говорю тебе это, заключается в том, что я не хочу, чтобы ты чувствовала себя одинокой. Я не хочу, чтобы ты чувствовала, что страдала от себя. Я обижен на отца за то, что он принуждал меня вести образ жизни, которого я не хотел. За то, что разрушил моё детство. За то, что превратил меня в монстра, но я не мог удержаться от постоянной жажды его одобрения, – сказал он, выражение его лица напряглось. — Ты не чудовище, Данте. Ты далек от этого, – мягко сказала я, глядя на него. — Ты не представляешь, на что я способен, Ребел. Я делал вещи, которыми я не горжусь. Вещи, которые я никогда не смогу вернуть или забыть. Я такой же чудовищный, как и они, – сказал Данте, и его голос превратился в глубокое рычание. — Данте... Неважно, что ты сделал, что ты делаешь или что собираешься сделать, я принимаю и уважаю тебя таким, какой ты есть. Чудовищным или нет, я с радостью приму твоих демонов как своих и буду рядом, – сказала я, оборачиваясь, чтобы обхватить его лицо руками.
— Я никогда не буду пытаться изменить тебя. Ты совершенен такой, какой ты есть, неважно, сколько ты убил, что бы ты ни сделал, ничто из этого не меняет моего восприятия тебя, – сказала я, прежде чем нежно поцеловать его в губы. — Я знаю, что мы знаем друг друга не так давно, но просто знай… Я всегда буду защищать тебя, Ребел, всегда. Никто никогда не причинит тебе боль снова, пока я дышу. – Данте сказал, прижимая меня ещё крепче. — И я всегда буду защищать тебя, Данте, – прошептала я, заставив его напрячься ещё больше, прежде чем он в конце концов расслабился рядом со мной. Мы заснули, слушая успокаивающий гимн турбин и биение сердец друг друга..