Образы под чернильным пером.

61

- Персики, - проговорила Аня, остановившись у прилавка с фруктами.

- Хочешь персики? - спросил Мирон, улыбнувшись. - Выбирай.

У девушки были еще мокрые после моря волосы, болталась светлая футболка, шорты и пляжные тапочки, а она бегала между рядами на рынке, оглядываясь на мужчину, который ходил за ней, постоянно подталкивая ближе к прилавкам мол "если что-то нравится, говори". Блондинка посмотрела на ящики с фруктами, нахмурившись и надув губки, пока Федоров, что-то напевая себе под нос, набрал в пакет ее любимые персики, протянув их женщине за прилавком.

- А я не знаю, - выдохнула Киреева. - А где мои любимые?

Она выглядела как-то потеряно для человека, который строит целый отдел в Apple, получает предложения о работе за границей и приглашения на интервью: больше походила на наивную девочку, верящую в доброту и зубную фею, в гномов и человеческую порядочность, в сказочных существ и настоящую любовь. Мирон забрал персики, помыл один и протянул его Ане, которая широко улыбнулась.

- Будешь? - спросила девушка, протянув ему еще целый фрукт.

- Ешь, если не захочешь, я потом доем, - ответил мужчина, кинув пакет в рюкзак, к остальным покупкам. - Все, теперь мы идем домой.

Блондинка кивнула, вытирая сок со рта и капая им же на дорогу. На улице уже начало темнеть, когда они шли по набережной к своему домику, разглядывая все вокруг. Все же здесь было намного теплее и веселее, чем в Питере далеко не из-за климата или погоды на данный момент, нет - здесь все было какое-то яркое, светлое, заставляющее беспричинно и счастливо улыбаться, двигаться под музыку уличных музыкантов, подпевать, не зная слов, и просто быть последним дураком на планете, который выплясывает непонятно что в окружении таких же испанцев - никто ничего не скажет и криво не посмотрит: для них и Федоров, и Киреева обычные люди, а не какие-то там идолы современной молодежи. В Питере ты идешь по улице, видишь хмурое небо, крышку своего огромного гроба на болоте, куда ты попал с остальным бедолагами, смотришь на дома вокруг и понимаешь, что это стенки каменного лабиринта твоей жизни, выход из которой, по итогу, только один - билет в лотерее, счастливый или не особо, но точно тот, который ты заслужил, прожив в этом пасмурном склепе. Тем не менее, там как-то спокойно, там обитает меланхолия и правит своим балом в круглых дворах, на набережной, она сама разводит мосты и сводит людей, загоняет жителей в тупики, а кого-то ведет за руку по Невскому проспекту, кому-то дает чуть ли не вечную жизнь, а за кем-то присылает катафалк. Ты можешь присесть на лавку где-то в парке - тебя накроет атмосферой города, который вырос из ничего. Культурная столица не идет в сравнение ни с каким-либо место, если ты родился и обречен гнить под вечными дождями и холодными ветрами: Аня много раз уезжала, но все равно возвращалась обратно, как будто что-то её тянуло к себе, в тихий и уютный дворик с бабушками у подъезда, детьми, которые орут "чтоб ты об поребрик споткнулся", в город с сотнями уникальных людей, потому что куда бы девушка не пошла - её дорога приведет в Петербург, к фонтанам Петергофа, на Дворцовую площадь, ведь ее меланхолия любит даже больше, чем собственная мать. У Мирона путь был еще труднее и дольше - его Питер просто обожает, потому что он - это Федоров. Это спокойствие. Это забота. Это холодный ветер и дожди во время злости - яркое солнце и тепло в короткие и мимолетные моменты счастья. Мужчина все равно возвращается на огонек лучинки, на мигающую лампочку в далеке, зная: вот он - ночлег кочевника, где барменом работает холод, гостей приветливо встречает архитектура и культура, а укладывает спать давно знакомая нам хозяйка харчевни Петербург.

- Я больше не могу, - вздохнула Аня, запрыгнув на бордюр и протянув Мирон половину персика без косточки.

- Давай, - сказал он, взяв ее за ручку, - Осторожно, смотри под ноги.

У него были слишком большие ладони для её миниатюрных ручек, поэтому девушка либо висела на его предплечье, либо пыхтела, пытаясь нормально взять его за руку, постоянно топая ножкой тридцать седьмого размера, которыми недавно бегала по его квартире и искала очки на голове или телефон в кармане - тогда Федоров понимал: ей пора отдохнуть, а не ехать на какую-то репетицию. Жаль, что с ним это не работало: он просто отставлял блондинку от двери и уходил, обещая скоро вернуться, но улетал в сумасшедшую Москву на съемки, потом пропадал в агенстве. Мотался из города в город, а Киреева впервые в жизни скучала до слез. Ни Смоки, ни Кира, ни Лера, ни сестры - никто не мог успокоить ее, когда она сидела на балконе, писала или правила очередную программу, не контролируя мокрые ручейки на щеках, пытаясь отвлекать себя от ебаного Оксимирона чужой музыкой. В один прекрасный день Саня просто не выдержал и попросил Мирона приехать - мужчина прилетел, обнял, успокоил и пообещал звонить чаще, писать, присылать какие-то фотки. Тогда-то Цихов и увидел, как эти двое изменились за полтора месяца.

- Мирон, а ты боишься членистоногих? - спросила Аня, разглядывая паучка под ногами.

- Нет, а что? - ответил мужчина. - Хочешь забрать его домой?

- Да, - кивнула девушка, когда он убежал, - Но паук не хочет.

- Он просто не понимает какой шанс проебывает, малышка, - улыбнулся Федоров, помогая блондинке спрыгнуть вниз.

Киреева широко улыбнулась, обняв его и прикрыв глаза. Ей нужно было говорить такие слова: она ни от кого и никогда их не слышала - ей редко указывали на то, что Аня действительно красивая, умная, милая и далее по списку.

- Какие же у тебя глазки красивые, - вздохнул он, взглянув на нее.

А у нее в уголках скапливаются слезы, за которые Мирон готов переебать любого, потому что его принцесса должна плакать только от большого счастья. Девушка не переспрашивает ничего - только моргает, чувствуя, как шершавые подушечки пальцев вытирают прозрачные капельки, прикрывает глаза и ощущает поцелуи на тех же местах. И если раньше они целовались без любви, то сейчас целуются без причины.