Образы под чернильным пером.

100

В темноте просторного балкона с двумя кожаными креслами щелкает зажигалка, поджигая сигарету, которую сжимают идеальные белые зубы, рисковавшие сегодня оказаться на асфальте какого-то невзрачного перекрестка. Мирон хотел тихую смерть, но почему-то сейчас немного возмущен таким исходом: ему хочется теперь пафоса, ДТП на Невском или чтобы машина слетела в реку с моста, если уж суждено ему умереть именно таким образом. Вообще, давайте честно, выёбывается его зажравшееся эго, которое всегда будет требовать зрелища, внимания, пищи для него в виде похвалы, криков стадионов и так далее. Ослабил бы Федоров натяжение веревок своей марионетки - она бы встала в позу Иисуса из Рио с надменной ухмылкой на губах - только даже сейчас, когда кукловод все еще, хоть и с огромным усилием, выполняет свои обязанности, кое-как играет закулисную роль, его воспринимают именно так: бог, в которого уже не верят, бог, которого не все боятся, бог, которого нет и никогда не было. Мирону все равно, потому что сделали его чем-то неземным и уникальным те, кто сейчас швыряется громкими фразами по типу "исписался!", "на горгороде и закончился", "за полтора года один сольный трек". Жидок, не обижайся, но ты, походу, реально невечный. Ему эти слова, что мертвому припарки: без вас все решил, все проанализировал и вынес окончательный вердикт.

В комнате, свернувшись клубочком, сладко спит Аня, сжимая в ручках теплое одеяло. Наивная и милая девочка, за что тебе такое наказание? Только она явно не привыкла задавать такие вопросы: если происходит, значит, надо - мужчина делает это за нее, прикрывая глаза, и, выдыхая плотный серый дым, заваливается в холодное кресло. Федоров прекрасно помнит тот конец мая, но выглядывает в окно и видит снег. Холодный, белый, лежащий плотным одеялом на уже промерзшей земле. Год назад он смотрел с этого же балкона, предвкушая стадионный тур, Ледовый и Олимпийский, а теперь, усмехаясь, вспоминает, что у Киреевой послезавтра день рождения, а подарок уже несколько недель пылиться у него в офисе. Мирон, на самом деле, не знал, насколько будет логично дарить человеку, привыкшему к технике и каким-то благам прогресса, любимые книги в бумажном варианте какого-то редкого и эксклюзивного дизайна, как со стороны будет выглядеть подарок в виде ювелирного украшения человеку, который их не так уж часто носит. Мужчина готов признать, что в этом плане он полный ноль, даже хуже, дырка, блять, от нуля.

Аня все еще крепко спит, когда Федоров возвращается в комнату и осторожно ложится на кровать, обнимая девушку. И чтобы сейчас все было именно так, пришлось заплатить тем, что уже не воротить. Время. Он выдыхает и где-то между ударами двух сердцем услышал тиканье часов, которые лишь выполняли свою функцию, заставив Мирона прислушаться. Тик-ток. Тик-ток. На дно упала еще одна песчинка. Тик-ток. Тик-ток. Мужчина закрывает глаза, замечая, что его дно почему-то пустое. Обычно, когда весь песок высыпается из одной половины в другую, человека ждет смерть: время-то закончилось, а дополнительное вряд ли дадут, не в футбол ведь играют - его оказались перевернутыми. Федорова явно любит вселенная, иначе бы его лысая черепушка сейчас лежала на столе в морге, не вызывая уже никаких эмоций у патологоанатома: ему-то точно похуй на его вклад в культуру, кто он вообще такой.

- Прости меня за все, малышка, - прошептал он ей на ухо. - Просто прости.

Не спала бы - сказала, что Мирон ни в чем не виноват, что она все прекрасно понимает, что это ничуть ее не напугало, но вместо этого раздается лишь всхлип на грани с воем, который наконец-то, судя по звуку, вырвался из небольшой грудной клетки, разорвав легкие в клочья, и повредил голосовые связки, потому что Аня как-то непривычно хрипит. У нее резко начинает быстро биться сердце, а серо-голубые глаза наполняются слезами - девушка не умеет читать мысли, но чувствует, что ему плохо, что он скрывает от нее что-то, пряча все ножи в спине, ребрах, легких, у горла за счастливой улыбкой, которая, блять, кривая, что хочется заорать, но что-то не выходит, будто язык немеет, губы не слушаются, а голосовые связки теряют способность воспроизводить любые звуки.

- Мирон, что происходит? - спросила блондинка, сев на кровати. - Что случилось сегодня?

- Ты уверена, что хочешь это знать?

- Я рада, что ты даешь мне выбор, - кивнула Киреева, прикрыв глаза, - Но сейчас, да, я хочу все знать.

- Когда я ехал домой, я чуть не разбился. Машина сделала почти сальтуху, застряла на потолке. Я не знаю, честно, почему я все еще жив, возможно, это иллюзия моего умирающего сознания, но... Все это время я думал, что ты - моя галлюнация, что я тебя себе выдумал, надеясь, не подохнуть в одиночестве, что я настолько тронулся кукухой уже,  - она крепко обняла его. - Да, малышка, и я тебя люблю. Я очень боялся, что из-за моих истерик ты от меня уйдешь, точнее, даже глюк не выдержит этой хуйни. Я постоянно чувствовал тревогу, меня бесило несовершенство. Это бывает, когда на пару дней просыпается внутренний перфекционист, - мужчина усмехнулся, обняв ее в ответ. - Знаешь, так глубоко в мои потемки еще никто не забирался. Ты, я смотрю, бесстрашная.

- Боюсь слизняков и медуз, - заключила Аня, вздохнув.

- Я помню, - кивнул Федоров.

- Мир, - начала девушка, - Даже если ты меня себе выдумал, даже если ты так думаешь, то...

- Уже не думаю.

- Я счастлива, понимаешь? Каким бы ты ни был, кем бы ты ни был, я счастлива. Мне впервые в жизни не хочется представлять расставание, потому что я просто не смогу тебя отпустить уже никогда. Я сделаю вид, да, но не смогу полностью забыть о тебе, улыбаться, замечая в компании кого-то другого. Я не смогу... Не уходи, пожалуйста!

- Я не уйду, - прошептал он. - Я не буду обещать или клясться, потому что всякое в жизни случается, но по своей воле я не уйду. Это могу гарантировать.

Киреева ничего не отвечает, прислушиваясь к его сердцу, замечая, что не слышит своего. Идеальный дуэт. А в голове Мирона медленно затихает тиканье проклятых часов. Не сейчас. И очень не скоро.