Alone Together

Глава 10

Глава десятая или история о Максиме, небесах после дождя и самых неожиданных поворотах событий.

Элис, как часто ты задумывалась над тем, что даже в самых добрых человеческих глазах может скрываться столько боли за этим сияющим взглядом? Как часто ты замечала, что такие люди сидят, опустив голову, и подолгу разглядывают носки свои кожаных туфель. Их классическая одежда — черные пиджаки и пальто слегка спадают с плеч, а руки непроизвольно сжимаются в кулаки, отчего костяшки пальцев белеют, словно первый декабрьский снег?
Признаюсь честно, я не часто замечал это.
Семнадцатого октября две тысячи одиннадцатого года я сидел мягком диване, обтянутом белой кожей, и смотрел в панорамное окно, открывающее вид на площадь Пикадилли и самое прекрасное лондонское небо — середина октября окрашивала вечера в особенно яркие оттенки. Закаты становились все короче и оттого сильнее западали в душу.
Я глядел в эти небеса, затаив дыхание, и мои руки слегка сжимали чистые листы бумаги, пока шорох перьевой ручки наполнял просторную гостиную, освещенную нежно-розовым сиянием и золотистыми лучами. Такая цветовая гамма однозначно мне напомнила лишь об одном человеческом тандеме.
Напротив меня, развалившись в мягком кресле, сидел самый потрясающий на вид человек из моего окружения — его красота превосходила золотые глаза Лесси и даже, поверить не могу, что говорю это, волосы цвета белого золота моей матери. Максим Блант, утонченный поэт с душой, пронизанной сотней лунных лучиков, действительно являлся воплощением вдохновения — черные волосы цвета январских ночей слегка вились, молочно-белая кожа лишь подчеркивала этот великолепный контраст. Белая рубашка Макса словно сияла вместе с его внутренним миром, и вот всем своем классическом костюме поэт вправду мог соответствовать вкусам любого эстета и даже самого предвзятого художественного критика.
Но самое главное его украшение — большие глаза, наполненные состраданием, пониманием и добротой, из изумрудных оттенков становились похожими чем-то на желто-зеленые глаза Астрид — цвета свежих трав, и на хвойный взгляд еще одного человека, с которым ты обязательно познакомишься позже. Они переливались всеми вариациями своего глубокого цвета и привлекали к себе внимание настолько, что от пристального разглядывания на щеках Максима появлялся алый румянец.
— Рой, я что-то не так сделал? — ощутив на себе мой взгляд, поэт оторвался от исправления моего стихотворения и мягко улыбнулся, обнажая ряд безупречно белых зубов. Неужели в нем правда все было настолько идеально?
— Нет, просто в очередной раз замечаю, насколько у тебя соответствуют внешняя и внутренняя красота. Насколько хорошей ты бы был фигурой для эскизов талантливых художников...
Свет улыбки Макса потух в один момент. Мне казалось, даже в комнате стало чуть темнее, потому что в его глазах тут же вспыхнула изумрудная печаль. Сделав несколько глубоких вдохов, парень отложил листочек и хрустнул пальцами.
— Я так и знал...
— Знал что?
— Что ты не за стихами сюда пришел. Я читаю твои тексты уже три четверти часа и не нашел практически никаких помарок. Я тоже не дурак, Рой.
— О чем ты? — я наклонил голову вбок и постарался заставить свой взгляд казаться как можно менее подозрительным. Однако искры любопытства выдавали с поличным — будучи человеком с тонкой душой, сэр Блант с легкостью ощущал эмоциональный фон других людей.
Озадаченность мгновенно отразилась на этом картинном лице. Между бровей пролегла небольшая складка, румянец сошел, оставляя лишь бледный холст его кожи. Макс словно весь потускнел и почти слился с окружающим нас фоном светлых оттенков. Он не держал у себя дома практически ничего темного.
— Рой, давай будем честными. Мы с тобой хорошие приятели, но, когда ты в последний раз сидел вот так у меня в гостиной и так пристально на меня смотрел? Курсе на втором, наверное. Я не буду тебе ничего объяснять, но у меня есть весомые причины отталкивать Алессию.
Алессия.
Полное имя Лесси почти сорвалось с этих светло-розовых приоткрытых губ с некой долей отчаяния и мнимого холода, леденящего душу. Максим оставался совершенно спокоен, буквально за одно мгновение превратился в тот самый первый декабрьский снег, такой же белый и колючий одновременно.
— С чего ты вообще взял, что я пришел говорить по поводу Лесси?
— Потому что среди всего этого маскарада из безразличия друг к другу, который мы еще по каким-то неведомым небу причинам продолжаем звать дружбой, ты ее единственный настоящий друг. Да и не просто друг — она никому, кроме тебя не доверяет. Алессия может часами гулять с Кристофером по мостовым Парижа, когда рубиновый закат освещает их путь, — на этих словах Бланта почти всего передернуло, — может бегать по магазинам с Вил и пинать Эвана под столом, но она плачет на твоем плече. Так что я знаю, зачем ты здесь.
— Ладно, хорошо сказал. Но я не уйду без ответов, Макс. Она режет свои руки, плачет и закидывается наркотой из-за тебя. Давай уберем весь маскарад, ладно, — я тоже поднялся и подошел к поэту. В глазах Максима скользнул легкий страх, когда он увидел мою злобу. Я тоже всегда оставался холоден в таком состоянии, но гнев раздирал меня изнутри своими когтями. То, что Лесси рыдала в моих объятьях две недели назад, и ее свежие шрамы на предплечьях заставляли сердце обливаться кровью и даже возрождали желание оросить ладони этой ярко-красной жидкостью.
Может быть, вся эта история и была лишь театральной постановкой, чья история идет в нашу с тобой коробку "на потом", но светловолосая художница была для меня настоящим другом, за которого я был готов рвать и метать.
— А я тебе ничего не скажу. Не пытайся манипулировать мной, Ланкастер. Я не менее искусен в этом, чем ты. Не настолько часто это делаю, но раньше умел... — Максим сделал несколько шагов назад, пока не оперся спиной о стену. Теперь в его взгляде задребезжал настоящий страх, и я начал недоумевать. Внезапно поэт резко дернулся и отскочил от меня, вцепившись тонкими пальцами в черные кудри. — Рой, уйди! Уйди, Рой, беги быстрее! Пожалуйста!
От изумления я встал, как вкопанный, а Максим ринулся на кухню. В прозрачный стакан мгновенно плеснули золотистой жидкости, и она залпом оказалась внутри организма хозяина квартиры. Я буквально на себе ощутил, как опаляет горло алкоголь, если хлестать его так. Примерно подобным образом я опрокидывал в себя десятки таких стаканов по мерцающей болью весне, едва ощущал аромат сирени где-нибудь рядом.
— Макс, тебе помочь?
— Нет! — Блант почти заорал и изо всех сил вцепился руками в столешницу. Все его тело начало мелко потряхивать, глаза лихорадочно носились из стороны в сторону, и квартира метафорически наполнилась запахом страха. Мне до сих пор кажется, он пахнет дымом. — Рой, уйди, умоляю...
Голос моего товарища слабел, он прикрыл веки и словно сдался чему-то.
— Рой, я прошу тебя...
— Ты уверен? Если нужно вызвать скорую...
— Просто уйди. Пока не поздно.
— Ладно... — я неуверенно повел плечами и отступил в гостиную, чтобы действительно забрать свои наброски, но уже в следующий момент портфель упал из моих рук, а бумага ворохом разлетелась по всему помещению.
Молодой человек вернулся в свою прежнюю обитель и несколько мгновений рассматривал пурпурное небо, а затем медленно повернул свою голову ко мне и провел рукой по взмокшим из-за паники волосам, зачесывая их назад. Бледно-розовые губы внезапно растянулись в кровожадном оскале вместо той мягкой улыбки, которую я привык созерцать в нашей повседневной жизни. В изумрудных глазах засверкали фейерверки — словно кто-то взял все его эмоции и запустил залпом цветных огней. В таком его взгляде я бы и нашел вдохновение, но сейчас это меня поражало настолько, что я выронил все листы.
Мне никогда не доводилось видеть Макса таким... свободным.
Сэр Блант передернул плечами, поправил воротник белой рубашки, запрокинул голову назад и расхохотался так, что теперь страх забирал своими лапами меня. Потому что все это прекрасное зрелище теперь выглядело действительно жутко. Он смеялся так, что эхо полупустого помещения вторило его голосу, и меня не покидало ощущение того, что я перехватил у Элайджи пару-тройку таблеток перед приходом сюда.
— Макс?
— Ах, Рой, ты никогда не задумывался, насколько ты прекрасен? — резким движением теперь уже Максим вбил меня в стену, и я сморщился от неприятной боли. Горячие пальцы друга прикоснулись к моей щеке, и я сглотнул. Мне совершенно не нравился этот горящий, полыхающий эмоциями взгляд, наполненный одержимостью. — Выточенные скулы, бледный, словно из мрамора, и глаза... Глаза небесно-чистые, как первый весенний лед, такие же серебристо-голубые. Словно сапфиры... Но в них так и сияет ночь... Ты говоришь, и я слышу твой голос, Рой. Ты звучишь, словно старый сказочный рояль в забытом всеми Шервудском* лесу... И, кажется, твой запах отдает крепким кофе без сахара. Так выглядят короли.
Все эти спутанные метафоры, безумный блеск и неестественная улыбка заставляли меня напрягаться. Я знал, что Максим посещал театральный кружок в своей школе, но даже это не могло быть игрой. Слишком по-настоящему выглядело его непонятное желание. Макс уткнулся носом в мою шею и опять расхохотался, отчего мне стало совсем не по себе.
Я сделал попытку освободиться, но с виду слабый Блант и двинуться мне не давал.
— Но твоя наивность делает тебя похожим на ребенка. Ты утверждаешь, что в твоей душе нет места свету, но ты не видишь, как зажигаешь свет в сердцах людей. Интересно, ты правда такой же красивый изнутри? — серебро сверкнуло в лучах заката, и розовато-желтые оттенки отразились в зеркальной поверхности. Я едва успел вскрикнуть, когда холодное лезвие коснулось моей щеки. От шока все инстинкты заморозились.
Максим осторожно, словно искусный ювелирный мастер, сделал небольшой порез. Неприятная боль обожгла меня вновь, и я вернулся в нормальное состояние, принимаясь вырываться, но парень держал так, что любое движение приносило боль. Он словно знал, как нужно было вжимать в стену, чтобы жертва не двигалась.
— Алая кровь... — собрав пару капель на свои пальцы, парень засмотрелся на них, и в этот момент мне стало по-настоящему страшно за свою жизнь. Он дышал полной грудью, все его тело горело, и сумасшедшие глаза словно отображали желание жить. Это было ужасно, ужасно красиво... И в то же время — ужасало в прямом смысле. — Вот, чего мне так сильно не хватало для вдохновения.
Внезапно поэт дернулся и уронил нож. Я мгновенно среагировал, сбивая Макса с ног и хватая оружие, чтобы защититься, но сэр Блант так и продолжал лежать на полу, безжизненным взглядом уставившись куда-то в стену. На его лице отразилась такая боль, что весь мой страх растворился в закатном небе.
— Рой, ты понимаешь, почему я умолял тебя убежать? Вот, о чем я говорил Алессии... Я же могу убить... — Максим сел, коснулся руками своих щек, и из его изумрудных глаз хлынули слезы. Я аккуратно опустился на колени рядом, все еще сжимая в руке нож для уверенности. Порез жегся, но разбитый поэт волновал меня куда больше.
«Я люблю эту мразь, а он меня отталкивает! Больной он, видите ли! Это я больная им, а не он!» — истеричный голос Лесси раздался звоном в ушах. Я вздохнул и отложил предмет.
— Что это, Макс?
— Биполярное аффективное расстройство первого типа** с осложнениями. Я не просто маньяк, я еще и маньяк, способный прикончить. Мне диагностировали его в пятнадцать, когда я едва не до смерти запинал своего кузена. Я не могу с ней быть, Рой, потому что... Ты сам видел. Я псих. Я больной.
Теперь все паззлы встали на свои места. Перед моим взором проносились сотни моментов, когда Макс уходил от нас и долго сидел один в библиотеке, смотря в стену, и в его глазах плескалось море печали, а затем резко менялся — будто что-то изнутри охватывало его — и скрывался в неизвестном направлении.
— Прости, Рой. Прости меня. Я не сдержался...
— Все нормально. У нас у всех есть свои скелеты в шкафу. И они боятся темноты. Но мы должны их показать рано или поздно. Зато это было хорошим источником вдохновения, — я наклонил голову вбок и даже улыбнулся. Поэт приподнял уголки своих губ, утирая слезы.
— И часто у тебя такое?
— Такое — нет. Просто мы начали говорить про Алессию, и все. Я забыл про свой контроль. Помнишь мои пять принципов***, про которые я однажды рассказывал тебе? — парень задернул рукав белоснежной рубашки и обнажил длинные сети шрамов, складывающихся в буквы. — Мне двадцать два через пару месяцев, но я до сих пор знаю их наизусть. Никакой любви... Не подпускать к себе никого. Я сломал эти пункты.
— Есть же способ это уменьшить.
— Есть, но от него я овощем становлюсь. Мы перепробовали все, что можно. Из-за этого родители ругаются и едва не дошли до развода. Отец кричит, что я справлюсь, а мама плачет и заливается, что меня нужно под присмотром держать, чтобы я себя не убил ненароком.
Максим собирался встать, но я крепко обнял друга и закрыл глаза. Когда-то именно Макс так же сжал меня в объятиях, найдя на лавочке пьяного вдребезги и разбитого на осколки, и теперь настала моя очередь вернуть ему ту теплоту, которой он меня спас.
Поэт сначала застыл, а потом перестал дрожать окончательно.
— Так по поводу Лесси...
— Рой, не надо. Опять этого монстра разбудишь...
— Ты ее любишь?
В гостиной воцарилось молчание, только тиканье часов разносилось по всей квартире, и гул просыпающихся к вечеру лондонских улиц. А затем мягкий голос произнес одно четкое твердое слово.
— Да.

Семнадцатого октября две тысячи одиннадцатого года Максим Блант из мраморной скульптуры превратился в живого человека, сорвал с себя весь фарфор, стер ненужный пункт не с тела, но со своего сердца... А еще, как мне кажется, обрел мою настоящую дружбу.
______________________________________________________________
*Шервудский лес — парковая зона, являющаяся остатком гораздо большего леса, исторически связанного с легендами о Робин Гуде.
**маниакально–депрессивный психоз
***посмотрите предыдущую запись 😊