Alone Together

Часть 2

Часть вторая.

Глава первая или история о тайнах, сокрытых мраком, газетных заметках и дружбе на всю жизнь.
Часть первая.

Прошло вот уже около двух ужасных долгих недель, как меня, Роя Ланкастера, из полного нахала с самодовольной белозубой улыбкой и самооценкой выше неба превратившегося во вполне сносного человека, который умел вдохновлять других, буквально в критическом состоянии доставили в реанимацию и принялись собирать едва ли не по кусочкам, как паззлы, а еще на плечи моих близких опускались совсем, совсем не лучшие времена- с многочисленными переломами в разных частях тела, большой кровопотерей и последующим впадением в кому, перспективы врачи для меня ставили не особо радужные, и слезы в глазах матери и отца не высыхали. Да, Элис, люди действительно любили меня - это я уже понял однозначно, когда краем уха, изредка возвращаясь в себя, слышал, как они переговариваются у моей кровати.
Однако на этом сводка новостей для тебя не заканчивалась, ведь в тот момент произошло еще кое-что, чего, в принципе, уже давно следовало ожидать.
Дождливо-снежным вечером, когда хлопья снега валили на мокрый асфальт вперемешку с дождем, а потом вдруг резко стали застывать от внезапного похолодания, двадцатого января две тысячи двенадцатого года, в день, когда весь мир услышал мой голос и то, чем так давно горела моя душа, пострадал не только я, но и моя очаровательная спутница, юная Анастасия Албермарл, у которой окончательно слетели все тормоза, и ее принудительно положили на лечение в реабилитационный центр - нервный срыв - это никогда не шутки, Элис. Ее лицо покраснело, белые пряди волос спутались, и девушка сидела рядом со мной и кричала, кричала, кричала, пока вокруг нее собиралась толпа из знакомых и незнакомых лиц.
Мы оба пострадали и на какое-то время исчезли из собственных жизней, позволив другим дать сыграть в ней какую-то роль, подарив им больше так называемого «экранного времени».
А в целом, жизнь шла вполне своим чередом, и ее мутные краски растворялись в лужах на сером асфальте, таком же, как серо-голубые глаза Элайджи Клиффорда, который медленно вышагивал по тротуару, где уже совсем не было снега, лишь липкая грязь оставалась на его идеально очищенных подошвах, и смотрел пустым металлическим, едва ли не стальным взглядом на белые кроссовки, зашнурованные слишком туго. Каждый шаг отдавался болью в ступнях, как в сказке Андерсена, у Русалочки - надеюсь, ты читала оригинал, но Эль упрямо не обращал на это внимания, как и на горящую от жара под пленкой новую татуировку, скрытую рукавом черной кожаной куртки. Холодный материал заставлял его вздрагивать периодически от промозглого воздуха, норовившего забраться и расцарапать своими когтями его спину, и в то же время остужал опаленный эпидермис, обволакивая и успокаивая блаженной прохладой.
И пока врачи заводили мое сердце, как какой-то игрушечный механизм, Элайджа Клиффорд слушал одну из моих любимых песен на повторе вот уже двадцать минут, пока шагал от Ридженс-парка до здания университета, самого нежеланного места для посещения в тот момент, и пока еще даже не подозревал, что стал моими глазами на эти дни.
Мой друг запихал руки в карманы и вздохнул в очередной раз. Глубоко, с насыщением, чтобы кислород забрался в его легкие и обогатил кровь, ведь усталость так сильно заставляла Эля каждый раз падать в кровать без сил, а теперь он не спал еще и ночами, вспоминая, как однажды я помог ему, и думая, что же делать теперь без меня в этой жизни. Элайджа правда очень сильно зависел от меня в эмоциональном плане, мы работали с ним, как магнит - он был югом, а я - севером, и мы слаженно объединяли свои усилия и могли добиться чего только угодно.
Клиффорд зажмурился, а затем вздрогнул, когда почувствовал влагу в носках своей обуви. Молодой человек медленно опустил свой тяжелый взор и впился вниманием в развернувшуюся картину.
Из лужи на него глядел хмурый парень с растрепанными светлыми волосами, уставшим взглядом глаз, отливающих цветом серебра, и с огромными синяками под ними от четырнадцати дней, проведенных в полнейшей прострации, и тринадцати ночей без какого-либо желания спать.
Чтобы не видеть это, Эль наступил на свое собственное отражение и пошел дальше, пока вода в лужице рябила и расходилась ровными кругами в краям. Зима вступала в свою последнюю пору и уже начинала таять, словно ледяная фигура посреди безоблачной пустыни, чтобы пропустить к себе весну, и если раньше мой друг так отчаянно ждал эти теплые деньки и первые зеленые листья, то теперь приближающееся время года не вызывало в сердце никаких чувств.
Элайджа упрямо шел вперед.
За ним тянулась дорожка из мокрых следов и шлейф из неприятного ощущения невидимого взора, уставившегося прямо в ровную спину; Эль с самого утра чувствовал, что на него кто-то смотрит из теней, передвигаясь почти бесшумно, как порыв ветра, и списывал это на затянувшийся недосып и монстров в своей голове. В конце концов, его у них было ой, как много, и иногда они выходили наружу.
И ведь самое ироничное, Элис, что у каждого из нас за спиной была своя трагедия, и все самые сложные битвы с наружными монстрами всегда происходили внутри.
Клиффорд на мгновение застыл, когда песня в его плеере переключилась каким-то неведомым образом, и веселый голос солиста перестал решать слух. Пачка сигарет зашуршала в его широких ладонях, и белый дым струйкой взвился в воздух, как змейка, которую выпустили на свободу. Парень затягивался каждый раз, как последний, и с наслаждением выдыхал, пока никотин проникал в его кровь, а этот самый змей из дыма превращался в облако и обволакивал легкие, как сироп от кашля, приторный и оставляющий после себя мерзкое послевкусие. Эль и вправду пытался завязать курить, но жизнь не давала ему этой возможности, а если быть точным, подкидывала новые оправдания.
Сердцебиение несколько участилось, и Элайджа в очередной раз за это утро опустил тяжелые веки, буквально растворяясь в цветных кругах, мелькающих в темноте перед его взором. Ощущение преследования никуда не исчезло. Теперь оно, наоборот, увеличилось и сместилось в левый бок, будто на него смотрели из-за угла дома с пошарпанной штукатуркой или со стороны парковки для автомобилей.
- Хочешь взять сигарету - подойди и спроси! - крикнул Клиффорд невидимке, а затем сделал последнюю затяжку и выбросил окурок в ближайшую мусорку. Утром четвертого февраля две тысячи двенадцатого года Лондон решил подыграть новому сценарию одного из многочисленных писателей и одарил его таким мерзотным и пасмурным утром, как и его настроение.
Элайджа не любил этот город так, как я, но находил его вполне приемлемым и порою даже понимал, правда, если я и столица Альбиона часами вели молчаливые диалоги, то Эль перебрасывался с ним парочкой фраз каждое утро и возвращался мыслями в солнечные края, такие далекие от берегов его родной Англии.
Поэтому подарка он не оценил.
Наконец, когда на горизонте появилось здание, в которое молодой человек держал свой путь, то ему удалось с облегчением выдохнуть и несколько ускорить шаг, ведь первым периодом тест по немецкому так и норовил быть проваленным при малейшем опоздании.
Тепло сомкнулось вокруг его озябшего тела, и Эль провел рукой по лохматым волосам, зачесывая их назад, а затем стянул куртку при входе в аудиторию. Он даже не соизволил натянуть на себя белую плотную рубашку, которую обычно носил в стенах университета, чтобы спрятать истории на своей коже, и потому на всеобщее обозрение попала его новая татуировка: если у Ковент-Гардена я еще мог наблюдать на его предплечье бутон одной черной розы, то теперь по всей руке растянулись эти цветы, их глубокий цвет так и притягивал взгляд, пусть даже и скрытый под тонким слоем оберточной пленки. Элайджа одернул ткань простой хлопковой футболки, а потом плюхнулся на деревянный стул и прикрыл глаза.
Усталость вновь начинала петь свои симфонии, как вдруг ее музыка была прервана другим резким звуком - звякнул телефон, крепко сжатый в ледяной сухой ладони.
Эль открыл один глаз и уставился на мерцающий экран.