Alone Together

Глава 7

Глава седьмая или история о том, как принятие своих страхов помогает бороться с ними, а еще о том, как сильно может один тихий вечер перевернуть в твоей голове абсолютно все.

Часть третья.

И пока моя прекрасная Лесси веселилась в Париже с новоявленной подругой, а золотистые солнечные лучи согревали ее душу и золотили ровную кожу, в хмуром Лондоне обстановка стояла совсем иная. За окном с самого утра шел ливень, и, когда дверь в ясную белую комнату распахнулась, изящный Максим Блант даже не стал разворачиваться, потому что из-за включенного освещения он прекрасно видел в отражении окна полупрозрачный силуэт в плаще. Черные волосы лоснились блеском, и в любой другой момент юный поэт воспевал бы дифирамбы о красоте этого глубокого оттенка, но сегодня в его голове летали каркающие вороны, и они разрушали всю симфонию литературного слога, обычно звучащего таким стройным рядом в его великолепном разуме. Я не зря столько лет наблюдал за Максом — чтобы убедиться, что вся эта хрустальная картина была прекрасной не только снаружи, но и внутри. Как бы я ни искал изъяны, милая Элис, но за четыре с половиной года так и не смог обнаружить ни одного. Парень едва слышно выдохнул, окинул туманным взором изумрудных глаз обстановку за окном в очередной раз и развернул корпус к своей гостье.
Ванесса Уайт уже сушила зонт, с которого едва не шумным потоком водопада стекали капли, и смотрела на свой мерцающий телефон — ее веки сощурились то ли от злобы, то ли от непонимания происходящего, но весь образ дополняли искривленные в разъяренной полуусмешке губы, которые уже практически раскрылись, и с них практически сорвалось нецензурное слово, если бы заботливый хозяин дома не положил свою ладонь на ее плечо.
— Привет.
— Макс! — Ван топнула ногой, отчего ее каблук четко ударил об пол. Она взмахнула прядями волос, ноздри носа расширились от распиравшего ее негодования, и настолько эмоциональной девушку мог наблюдать лишь Клиффорд во время своей бесполезной погони за ней. Максим приподнял свою аккуратную бровь, по своей форме такую же безупречную, как и вся его оболочка, но в ответ ничего не сказал, лишь сильнее сжал пальцы. — Ты представляешь, что сделала эта…
— Лесси?
— Ага. Она не отвечала на звонки, потом сказала, что ждет меня в чертовом Париже и больше не появлялась в сети. Кто вообще так делает, ты мне можешь мне объяснить? Я трачу свое время, у меня миллион разных… — Уайт бы несомненно продолжила свою гневную тираду, если бы проницательный Блант не привлек ее к себе и не смягчил всю злобу своими успокаивающими объятиями. Он и меня так брал за локти или даже обвивал длинными руками, и мне сразу становилось так легко, будто он снимал все напряжение, скопившееся в каждой мышце тела и клетках мозга. Иногда я завидовал такому природному качеству, которое не провоцировало людей, не вызывало у них ажиотажа, а нежно обволакивало и формировало настоящее доверие, а не ту иллюзию восприятия, что умел создавать я.
Максим аккуратно провел кончиками пальцев по спине девушки и выдохнул.
— Тогда мы едем в Париж.
Ван одарила друга непонимающим взглядом, темно-карие глаза оттенка дорогого коньяка странно засверкали в этом освещении ламп, но она отчего-то сильнее прильнула к его груди — всем телом, чтобы впитать каждую толику тепла, исходящую от Макса. Блант снова погладил ее, только в этот раз по гладким волосам.
— Так что со статьей?
— Честно, когда я твоем обществе, мне не особо хочется думать о них.
Максим всю жизнь отлично контролировал каждое мимическое движение собственного лица, настолько талантливо и естественно, что его эмоции даже у маньяка до контроля вроде меня не вызывали вопросов — он играл на сцене и делал это безупречно. Черт, да Максим Блант все делал идеально, Элис…
Он отпустил свою гостью, сделал несколько шагов назад и опустился на высокую кровать, убранную мягким белым покрывалом. Пальцы парня впились в нежный ворс, и он прикрыл сияющие глаза — чтобы немного абстрагироваться от абсурда, творящегося в жизнях друзей в течение последнего месяца.
Сотни мыслей вместе с воронами в этой кудрявой голове крутились в одно мгновение, сознание медленно начинало отступать, и каждый чертов день Максу приходилось выходить на поле боя и бороться со своими порывами, раздирая душу и сердце в кровь. Он научился справляться с этим, но сегодня словно ходил по тонкой грани — как на лезвии ножа. Чтобы хоть как-то разрядить сгущающиеся грозовые тучи своего состояния, он дал волю томному серебристому тембру, отразившемуся от электронной имитации канделябров в хрустальной люстре и вернувшемуся к Ванессе.
— А что тебе нравится в Париже?
Максим сидел полубоком к девушке и не мог видеть ее алеющих щек, они рдели со страшной скоростью, и вскоре кровь прилила к лицу так сильно, что Ван хихикнула и нервно выдала:
— Белое вино. И ты.
Молния разрезала пространство. Ударила по нервам, прошлась по всему телу вместе с импульсами и осела в мозговых клетках, прочно осваиваясь на своем законном месте.
— А…
Девушка среагировала моментально, ее косяк звоном скрыл все остальные эмоции, и Ванесса тут же использовала лучший способ ликвидировать любую неловкость — в руках снова блеснул экран телефона, и взор ее сосредоточился на каком-то тексте в мерцающей технике. Максим оглядывал ее с ног до головы — от слегка растрепанной укладки волос до красных лаковых туфель маленького размера. Дождь лишь чуть портил обычно такую собранную первокурсницу, но только одна деталь полностью рушила все ощущение организованности — еще оставшийся румянец. Девушка прикусила губу и тем самым размазала помаду.
— Так… Что мы будем писать в статье? — Блант полностью развернулся к ней, положил руки на свои выпирающие колени и перевел взгляд на тикающие часы, нарушающие повисшую паузу на пару с ним. Сегодня они решили быть его другом, а не врагом, готовым подставить в любой час кромешной темноты.
Но Ванесса даже этот, вроде как интересующий ее вопрос пропустила мимо ушей. Она все еще листала страницы в своем телефоне со страшной скоростью, прекратив вчитываться в черные буквы на белом фоне, теперь ее пальцы скользили по слегка потрескавшейся поверхности, и каждое движение выдавало крайнюю степень нервозности. Наконец, когда до нее дошло осознание этого глупого игнорирования проблемы, девушка сделала над собой невероятное усилие — и для этого не требовалось ни капли проницательности — и вдруг выпалила:
— Тебя очень легко развести на такую простую манипуляцию. Это была проверка, — как бы в подтверждение к своим словам, она убрала телефон в карман и надела на юное лицо самую яркую из всех своих улыбок. Видимо, этот прием девушка подцепила от своего верного негласного учителя — и второго по силе мастера эмоций, твоего старого доброго Короля Роя. Я бы похвалил ее, но указал на несколько простых ошибок в мимике.
Максим же всегда таил в себе не только тьму, но еще и то, что однажды даже болезнь не помешала ему взойти на трон, получить на свою голову сияющую корону и иметь честь зваться: «Ваше Величество». Ведь не зря же я однажды упомянул, что именно Бланта считал своей главной угрозой, правда, Элис?
Если ты сохраняла бдительность в течение всего моего длительного рассказала, то должна была запомнить, что, если Макс сохранял молчание, это совсем не означало, что он ничего не умел и не понимал. Напротив, Блант как раз являлся овечкой в стаде волков, которая не блеет, но знает, как ведут себя эти хищные твари.
Он весь выпрямился, скрестил руки и собирался ответить очередной метафор, но вдруг струна в его душе зазвучала — и уязвленное эго когда-то маленького монарха заставило его выдать.
— Да ты знаешь вообще, что я был как Рой в свое время? О, Ван, если я никогда тебе этого не рассказывал, это еще ничего не значит. Я хорошо знал людей и уж всегда умел читать их эмоции, как налету. Стоит говорить, что я прекрасный актер? А, и если я никогда не использовал это против людей, это означает только то, что я человеком являлся нормальным, а не как мои напыщенные товарищи. Особенно голубоглазые шатены-пианисты.
— Ой, дорогой Максим. Ты бы проиграл мне, — самодовольно парировала ему гостья, смахнула назад черную прядь и вновь сверкнула ровным рядом белых зубов — Максим в ответ расплылся в нежной улыбке, он вдруг слишком медленно поднялся с места и подошел к девушке. Его рука обвила ее талию, и звучный голос прошептал на ухо:
— Ты так в этом уверена? — Ван даже пикнуть не успела, как вдруг парень изменился в одну секунду. Он с силой вжал ее в стену, а потом поцеловал, чуть оттягивая волосы назад. Его вспотевшие ладони заскользили по всему телу, и Макс совершенно не сдерживал себя в этом акте страсти — напротив, он только напирал, подталкивая подругу поддаться искушению.
И она поддалась.
Ослабила хватку, обняла его за шею и ответила с еще большим напором, пока он уже вовсю не взял на себя роль доминанта — зеленые глаза вспыхнули животным желанием, каждая мускула под черной тканью рубашки напряглась, и Блант слишком часто дышал. Я видел его таким лишь в состоянии помутнения — и я понятия не имел до его рассказов, как он смотрелся в секунды особой слабости. Максим резко дернул молнию на платье Ванессы и шепотом спросил:
— Ты точно уверена?
— Да, — даже не думая, ответила ему она. Каждая клеточка тела Ван горела, ее пальцы, сомкнувшиеся вокруг шеи парня, подрагивали, а взгляд бегал из стороны в сторону. Блант расстегнул несколько пуговиц на своей рубашке, открывая взор на выпирающие ключицы и белоснежную кожу, а потом вдруг отпустил ее и улыбнулся уже своей привычной снисходительной манерой.
Он осторожно опустил девушку на пол, поправил свою одежду и опять сложил руки на груди в обычном жесте — будто закрываясь от всего мира.
— Так ты точно уверена, что не поведешься?
Ванесса хотела провалиться сквозь землю, теперь все ее лицо напоминало раскаленное лавой землю — но Уайт смиренно помотала головой и испустила тяжелый вздох.
— Ты выиграл. Я признаю поражение.
Ответом ей была спокойная улыбка, и поэт вернулся к своим блокнотам на столе, пока брюнетка прожигала в его спине зияющую дыру. Ванесса тоже привела себя в порядок, схватила ноутбук и уселась на кровать с ногами, чтобы перенести всю силу холодного разума в апогей над сердцем, грозящимся разрушить ее ровный рассудок. Девушка тут же остервенело начала печатать — моторика помогала приходить голове в порядок, и спустя несколько минут набирания какого-то текста краснота на щеках опала, а блеск в глазах превратился в чисто формальный.
Уайт собрала волосы в хвост, а потом взглядом Макса, который снова смотрел в окно и о чем-то думал. Свет путался в его густой шевелюре, играл бликами с золотыми часами на запястье и отражался в оконных стеклах, окутывая отражение поэта призрачным сиянием. Эта картина, как и у любого другого человека, могла захватить дух, даже если ты очень привык к образу Максима. Я каждый раз ловил себя на том, что во время скучных лекций смотрю прямо на него — на то, как зеленые глаза внимательно изучают учебный материал, как ровно он держит свою спину и изредка запускает руку в кудрявые черные волосы. Прекрасный Актер, думалось мне, который скрывает в своей душе огромную тьму, страшнее любой морозной ночи где-нибудь за Полярным кругом, и вынужден сражаться с ней каждую секунду своей жизни. Он отличался от нас.
И знаешь, Элис… Я честно тебе скажу. Я восхищался им.
И отчасти мечтал стать таким же.
И, если поначалу дело было лишь в привлекательной внешней оболочке, то потом, когда я все же добрался до шанса узнать его поближе, то увидел, что за это кристальной оберткой скрывается самый настоящий свет души.
Ван закончилась заниматься отвлекающим маневром и подала голос.
— Макс, а твое… расстройство влияло на твое умение управлять другими?
— Управлять другими? — вдруг искренне удивился парень, обращая внимание к собеседнице. — Нет. Но влияло на мой навык управления собственными эмоциями. В маниакальные фазы, когда на них не попадали мои сумрачные помрачнения, я был в ударе — мог изображать все, что угодно. Но когда это сменялось затяжной депрессией, я просто лежал дома под одеялом и никуда не выходил. Думаю, это все.
— А Алессия? Это как-то сказывалось на твоих чувствах к ней?
Максим потерял хватку и опустил голову. Между бровями пролегла складка, он поджал губы и тут же замолчал. Парень сложил ладони в замок, уставился прямо на черный материал огромных кроссовок и изо всех старался отогнать то ли чувство вины, то ли ощущение фальши в собственных словах мне.
Блант потер виски, а потом едва не сложился пополам — и в эту секунду Ванесса осознала, что здесь крылось что-то еще, тайное и секретное для ушей посторонних — даже ее собственных. Он еще несколько секунд медлил с ответом, но потом все же преодолел этот барьер и на выдохе прошептал:
— Я больше не умею любить. Для меня иногда все иллюзия. Любил я по-настоящему лишь однажды.
Ван в ответ лишь закатила глаза. Ей не особо верилось во все эти его отстраненные фразы и образы — но вежливость, тренированная годами, не позволяла колким словам срываться с языка, и потому она отреагировала едва заметным кивком — отчего спутанные пряди волос от инцидента получасовой давности рассыпались по ее плечам. Когда неподалеку раздался шелестящий звук, девушка сосредоточилась на поиске его и чуть не упала с кровати прямо на пол, в ужасе смотря на приблизившегося поэта. Шелковый рукав соскользнул вниз, но молодой человек придержал его и развернул предплечье, на котором ровным почерком значились пять его принципов. Ванесса обомлела в одно мгновение — она прикоснулась кончиками пальцев к тонкой коже, сквозь которую едва ли не просвечивала синяя сеть вен, а потом выдохнула.
Макс иногда мог действовать на людей не только успокаивающе или вдохновляюще. Иногда он их пугал. Иногда они на него злились. Но Уайт сидела, держала взгляд на буквах и ничего не могла сказать, она словно потеряла всю свою удивительную способность к управлению собственной речью и писательским навыкам, потому что в голове тоже закружили вороны, они заглушали внутри любые чувства, кроме печали, и в конце концов, по щекам девушки потекли прозрачные слезы, они разрушали ее лаконичный макияж, падали на черную ткань платья и раскаленными щипцами вытаскивали из груди скомканные всхлипы.
Блант присел рядом, застегнул свой рукав и мягко провел ладонью по волосам подруги, в его глазах не было ни единой эмоции, только лондонская тоска, отдающая на вкус сливочным мороженым, в которого добавили каплю ягодного сиропа для контраста. Я ненавидел этот взгляд, у меня кровь стыла в жилах только от одного этого длительного момента, когда стрелки Биг-Бена пробивали ночной час, и весь Лондон тонул в золотых огнях.