Потерявшие солнце

Глава 39

Нет ничего страшнее для живого ума, чем неопределенность. Фантазии уводят все дальше и дальше, показывают все больше развилок, и каждый путь заканчивается чем–то пугающим.

Едва освещенная нора с низким сводом в зеленоватом свете казалась частью нижнего мира, подвластного демонам. Несколько широких досок, цепь, широкий пень вместо стола да яма в углу. Некуда смотреть, негде скрыться.

Никогда не искавший чужого общества Юкай, запертый под землей и придавленный тяжелым грузом собственных мыслей и чувств, не пытался разобраться в причинах странных желаний. Впервые он хотел не говорить с наставником или братом, а просто говорить, неважно с кем и о чем. Слова разбивали окружающую стену, служили напоминанием о том, что он не сдался, что все еще жив и медленно, но верно поправляется.

Раны понемногу затягивались, вызывая невыносимый зуд. Мальчишка, поначалу молчавший с видом крайне недружелюбным, все-таки не смог справиться с заложенной где-то в глубине жаждой опекать и заботиться и понемногу оттаивал. Настороженный, он чурался взглядов, пытаясь укрыться даже от неверного зеленоватого света камня, но каждый день уносил самодельный светильник на солнце и возвращал обратно. Ему больше была привычна темнота, но он пытался сделать пребывание Юкая внизу как можно более удобным.

Глядя на тоненькую фигурку с тревожно вздернутыми ушами, Юкай испытывал смешанные чувства. Удивительным стало понимание, что ребенок со странным именем совсем не боится смерти, но боится показаться на глаза.

Неодобрения ли он опасался или просто казался самому себе чудовищем, странной причудой природы? Лишенный других занятий, Юкай невольно наблюдал за мальчишкой, подмечая все больше странных несоответствий.

Ребенок был гибок, ловок и быстр, но все эти умения существовали будто отдельно от него – иногда он слишком быстро начинал движение и мог расплескать воду, которую нес, или, наоборот, с удивленно округлившимися глазами смотрел, как падает ложка, не делая никаких попыток ее поймать. Воду он наливал и подносил не глядя, далеко отставляя кружку, словно на дне кружки притаился какой-то опасный монстр.

Речь его была странной. Небрежная, грязная, обильно разбавленная странными звуками, повторениями и вопросами, в которых не было никакого смысла. Одни слова он проговаривал слишком быстро, проглатывая окончания, другие тянул долго, мягко перекатывая гласные, а иногда и вовсе искажал произношение до неузнаваемости, и оставалось только догадываться, о чем идет речь.