Екзоцист Никита Берг и Детектив Роменский

51 частинка)))

И только он понял, что улыбнулся в первый раз после того момента, как тут же эта улыбка сползла с его лица, щёки стали впалыми, будто он с месяц не ел, а глаза снова захотели посмотреть на эти спокойно валя́щие из принтера листы. Это было единственным, что не торопилось никуда, что не навивало абсолютно никаких воспоминаний…

      Окружение сейчас превращалось в отвратительную субстанцию, а лицо — в совершенно то же самое. У бо́льшей части было ощущение, будто под кожу набили плотный слой ваты, а глаза пронзили иголки, болели во всех положениях: когда веки открыты и когда закрыты.

      Саша заметил, что листы больше не показывались, а значит, область уже надо заканчивать раскладывать. Когда в голове мелькала мысль о том, что ему предстоит сегодня упорная работа, которая, скорее всего, не принесёт никаких результатов, и беспокойный сон из-за всего того, что он увидел, то на плечи и все внутренности налилась такая патока, что дышать было очень сложно. Уж пришлось делать такие вдохи, что грудная клетка расходилась болью, и мириться с тем, что воздуха так больше и не стало.

      Даже телевизор не спасал от всего этого, его экранный голос совершенно не цеплялся за уши и позволял падать в задумчивость, зависать. А когда листы были разложены, то и в реальности ничего не осталось.

      Руда сел на стул на кухне, посмотрел на эту карту на полу и… уснул.

***

      Серёжа уже поднялся на лифте на нужный этаж и сейчас шёл до знакомой двери, которая ведёт в квартиру его знакомого. От чего-то его не покидало странное чувство, но, скорее всего, это связано с тем, что произошло этой ночью, которая миновала за несколько часов и снова забрала двоих.

      Сам он никак не мог предположить, что это как-то их затронет. Когда ты постоянно рискуешь и копаешься в таких делах из-за того, что работаешь в группе такого следователя, то чувство сосрадания приходится притуплять, иначе никак на труп и не сможешь посмотреть.

      За весь свой недолгий путь, мужчина повидал много разврата и жестокости, но от жертв этого серийного убийцы веет чем-то другим. Это слишком особенный запах, даже для обескровленной плоти. Когда он его вдыхал, то чувствовал невообразимый страх, такой животный, оттого легко и легко подавляемый человеческой волей, он распространялся по телу довольно быстро.

      Когда Серёжа увидел ту женщину с, казалось, бесконечным количеством ожогов, то его передёрнуло.

      И сейчас его не покидает этот страх. Это жуткое влияние обстоятельств. Нужно скорее поймать этого безумца и успокоить общественность, которая с ужасом узнала обо всём и стала сходить с ума. Все стали сходить с ума. Даже сам Сергей.

      Когда тишину разорвал оглушительный, как показалось, дверной звонок, и никто не отозвался даже спустя пару минут, он забеспокоился. Применять грубую силу он не умел, поэтому просто решил позвонить. Как полицейский Саша уже должен был привыкнуть к тому, что этот звук очень важен. Он не имеет права ставить его на беззвучный, когда находится не на важном задании.

      Но и тогда не последовало ответа, спустя долгие минуты ожидания. И тогда уже окончательно стало ясно: что-то случилось.

      Камышников посмотрел на время в телефоне, только вечер, семь часов. Примерно в это время заканчиваются все новости, значит, все уже в курсе, что происходит, поэтому так тихо и безлюдно везде. Радиостанций в городе всего четыре, все они передают примерно в это время только музыку и какие-то свои шоу, туда уже не дозвониться. Все ближайшие магазины уже начали закрываться, особенно любимая забегаловка Саши, где он любит покупать булочки с вишней и чай.

      Всё это говорит о том, что в городе всё должно быть спокойно. Значит, если никто не сообщил в Общий Канал Связей ни о каких изменениях, то всё спокойно и если происшествия и происходят, то уж точно рядовые, ими заниматься особенному следователю не положено. Других дел, которые он ведёт тоже нет.

      Ему просто негде быть, кроме своего дома, откуда он и писал. Всё же выбора не оставалось. Сергей убрал телефон в карман и стал стучать по двери. Вибрация ощутимо расходилась по полу, какой же, оказывается, это картонный дом. Всё это было странным.

      Волнение переходило из незаметного в нарастающее, а во рту и горле так пересохло, что и слова сказать сложно. Или даже он боялся говорить, боялся нарушить тишину на этаже, как вдруг откуда-то донёсся звонок мобильного телефона. Это была детская песенка про школу, которую знают все, которую всегда включают на линейках в первый класс. Такая стояла и у него самого из-за спора с Леной, да и стоять она может у любого ребёнка, который любит школу, но…

      Она была странной. Да всё было странным! Абсолютно каждый предмет вокруг отражал таким чувством, будто его точно нельзя касаться. А теперь и раздражающие «дважды два четыре…» между строк кричат, что идти на звук не надо, но ноги уже сами идут, тело уже само движется.