Рано утром Шуцзы выполз из комнаты Лю Синя, сонно моргая. Он медленно перебирал лапами в сторону гостиной, пока не замер на её пороге.
Довольно ворча, гарпия копалась в мисках с едой, опустошая те и после переворачивая ударом когтистой лапы.
Черепаха сузила глаза и, хищно вильнув задницей, стремительно – насколько могла – поползла в сторону наглой птицы.
Байлинь, самодовольно сжирая чужую еду, едва ли не прыгая от удовольствия, вдруг замер, распахивая глаза и теряя из клюва морковь.
Попытавшись пошевелить хвостом, в следующую секунду он не грациозно взмыл вверх, издавая совсем уж позорное кудахтанье и тут же оборачиваясь.
– Э, нет, – Тан Цзэмин подоспел почти вовремя, подхватывая на руки черепаху, в пасти которой было зажато пара перьев. Ткнув пальцем в клюв скачущей гарпии, которая пыталась допрыгнуть до черепахи, он сказал: – Я поставил твои миски в другой части комнаты, – посмотрев туда, Тан Цзэмин устало покачал головой. Миски были пусты.
– Со следующего года вы оба садитесь на диету... – заворчал он, опуская черепаху на стол. Шузцы выплюнул перья, с прищуром глядя на гарпию, которая тут же попыталась всунуть их обратно в хвост. Безуспешно, впрочем.
Тан Цзэмин насыпал животным еды и упал на софу, складывая руки на груди.
Лю Синь ушел куда-то ещё затемно вместе с Го Тайцюном, который влетел в их дом что-то выкрикивая и размахивая руками посреди ночи. Судя по его испуганному выражению лица, случилось что-то ужасное. Не став терять времени, Лю Синь подхватил плащ и трость, спеша за другом. Тан Цзэмин даже толком сообразить не успел, что произошло, когда вышел из комнаты, разбуженный криками.
Он откинулся на спинку софы, прикрывая глаза и пытаясь сосредоточиться на чём-то более приятном. Тут же перед закрытыми глазами всплыл недавний вечер, когда Лю Синь сидел возле камина, попивая грушевое вино. Щеки его раскраснелись, а глаза приняли необычайно яркий блеск в свете огня; и даже его губы, имеющие обычно персиковый цвет, порозовели и с каждым глотком складывались в ещё более привлекательную улыбку.
Он пьянел красиво. Совсем не так, как другие.
У Тан Цзэмина были плохие воспоминания о вине. Та старуха всегда била его с ещё большим пылом, когда напивалась раз в неделю дешевым рисовым вином. А Гу Юшэнг мрачнел и сатанел ещё больше, когда перебарщивал, что делал он в последнее время часто. Цзин с каждым глотком проваливался в себя, а Сяо Вэнь сходил с ума и творил странные вещи, едва поспевая за своим меняющимся в доли секунды настроением. И только Лю Синь, наливаясь хмельным румянцем, складывал губы в яркие улыбки и становился ещё более ласковым, чем обычно, рассказывая истории или мурча что-то себе под нос.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Ныряя в синеву небес, не забудь расправить крылья / Падая в глубокое синее небо
RomanceХудшее, что по мнению Лю Синя он когда-либо делал - это когда он, ведомый своим любопытством, перелистнул в конец странной книги, желая узнать концовку истории. Каково же было его удивление, когда он узнал, чем всё закончится для того мира. Худшее...