Ныряя в синеву небес, не забудь расправить крылья / Падая в глубокое синее небо

глава 28. Шесть чи одиночества

В храме было не принято бегать и шуметь, поэтому все сейчас оборачивались на быстро идущего мальчика, который не обращал никакого внимания на монахов, пытающихся его остановить и привлечь к порядку, просто отмахиваясь от них. Пройдя через зал, едва не срываясь на бег, он быстро спустился со ступеней на площадь. Его высокий хвост растрепался, похожий сейчас на неаккуратный мазок чёрной туши, бегущий за ним следом.

Сяо Вэнь, отстающий от него на несколько шагов, ускорился лишь на самой площади, наконец нагоняя его.

Повернув Тан Цзэмина к себе и вглядываясь в его сухие покрасневшие глаза, он тяжело выдохнул и, подав знак Гу Юшэнгу не ходить за ними, приобнял мальчика за плечи и повёл за собой к реке.

Клёновые листья мягко плыли по неспешному течению реки, образовывая собой линии золотого покрова, испещряющие реку. Где-то вдалеке кричали, купаясь, дети, наслаждаясь последними тёплыми днями, подбегая к своим родителям, чтобы похвастаться очередной находкой добытой на дне возле берега. Тан Цзэмин смотрел прямо перед собой, не обращая внимания на весёлые крики и подбадривания родителей, которые радовались вместе с детьми. Он захлопнулся словно раковина, стоя на пристани с ровно выпрямленной спиной, цепляясь за подол своего халата, и смотрел на другой берег реки, где было пусто.

Сяо Вэнь долго молчал, прежде чем заговорить:

– Я знаю, что ты расстроен, но...

– Я не расстроен, – отрезал Тан Цзэмин.

Лекарь посмотрел на закатное небо, после чего повернулся к реке, говоря:

– Будучи сиротой в шесть чи¹, меня принял к себе человек, которого я тоже называл отцом, – грустная тень улыбки прокралась в уголок его губ. – Я всюду ходил за ним, цепляясь за него, боясь, что и он покинет меня, как и мои родители.

Тан Цзэмин чуть повернул к нему голову. Он делал вид, что ему это неинтересно, однако едва навострил уши, внимательно слушая.

– Он злобно фырчал, как разгневанный кот и изо дня в день говорил мне, чтобы я не называл его так, чтобы не оскорблять предков. Я не понимал почему – для меня было естественным называть отцом человека, который приютил и обогрел меня больше, чем остальных своих учеников. Гу Юшэнг от него получал лишь затрещины, если тебе интересно, – лекарь скосил глаза на мальчика, который тут же отвернулся в другую сторону. – Однажды ему надоело то, что я вечно ношусь за ним, и он привёл меня в храм. Он не объяснял мне правил поведения, он был не таким человеком. После возвращения домой он дал мне две деревянный фигурки, вырезанные им из дерева, символизирующие отца и мать, и попросил называть его шишу².