Призрак прошлого

Глава 28.

Арья попыталась наклониться, чтобы лучше видеть из окна башни отряд Джона, когда он, ее дядя и отец вели отряд из пятисот человек через ворота Риверрана. Любой, кто взглянул бы на ее лицо, нашел бы ее удивительно невозмутимой, но внутри нее бушевало смятение.

Он Джон. Он всегда будет Джоном. Я не буду называть его Эйемоном, подумала она, но внутри у нее все сжалось. Он тоже был не совсем Джоном.

Она заметила в нем что-то необычное много лет назад. Как единственная в семье, кто знал его лучше всех, она могла сказать, что он изменился ... каким-то образом. Это было маленькое и едва заметное воспоминание, но оно задело ее за живое. Она не могла точно определить, что именно, и в конце концов отбросила его. Что бы ни изменило его, оно сделало его лучше. Обычно именно он пытался уберечь ее от неприятностей и для этого часто потакал ее желанию научиться владению мечом, хотя сам вряд ли был учителем.

Но после изменения он действительно начал помогать ей. Она просто ни за что не подложила бы овечье дерьмо в постель Роббу, если бы Джон не отвлек ее брата. Пока Теон был в Винтерстауне с Рос, они воспользовались возможностью перепилить наполовину все его стрелы. Когда Теон проклинал Винтерфелл за то, что его стрелы ничего не стоят, Джон выступил вперед и взял вину на себя. Их отец - или только теперь ее отец - наказал Джона двумя днями уборки прилавков, но всякий раз, когда она попадалась ему на глаза, он просто ухмылялся и подмигивал ей.

Затем они испортили лимонные пирожные Сансы с перцем. Арья не смогла удержаться от хохота, когда Санса откусила от лимонного пирога и заплакала от непонятного вкуса. Она получила по лицу лимонным тортом и провела время в своей комнате без ужина, но оно того стоило.

Ей нравился этот Джон. Он был менее серьезным и более веселым. Хотя раньше с ним было весело, он всегда съеживался под пристальным взглядом ее матери, но после он почти не уделял ее матери внимания. И так и должно было быть. Она любила свою мать, но ее всегда расстраивало, насколько неоправданно жестокой могла быть ее мать по отношению к Джону. Он был примерно таким же угрожающим, как котенок.

Но веселье Джона длилось недолго. Когда прибыл король, он вернулся к своему обычному запуганному виду, ведя себя как слуга, которого нужно видеть, но не слышать. Ее очень раздражало, что другие не могли принять его так, как принимала она. Он все еще был ее братом, благородного происхождения или нет.