Эмилия Поттер

Эпилог

Выжившая
1998

Я разговаривал с твоей могилой, держа в руках красную, красную розу. Порыв ледяного ветра шепчет мне, что ты ушла... Я провел целую жизнь в попытках отпустить тебя, однако мне кажется, что ещё одну жизнь я проведу в поисках новой надежды.
Broken Iris - A New Hope

Я сидела в углу, подальше ото всех. Пила горячий чай и наблюдала за всеми, кто остался жив. Отпив горячую жидкость, я смотрела на спорящих Кингсли и Дамблдора. Наверное, они спорили о том, что надо делать дальше. Вдалеке была Джинни и близнецы. Они тоже о чем-то разговаривали, только очень тихо. Я наблюдала за всеми ними с полным равнодушием.
Что-то сломалось во мне в тот момент, когда Авада Кедавра попала мне прямо в грудь. Что-то сломалось во мне, когда я увидела Ремуса, Тонкс, Рона, маму, папу и Сириуса. Что-то сломалось во мне, когда я решила жить дальше, когда Сириус улыбнулся мне и сказал:
- Тот мир слишком дерьмов для нас всех, но, по крайней мере, он не так слащав.
Когда он обнял меня, я сказала, что люблю его, а Сириус просто сказал, что рад тому, что я выбрала жизнь, а не смерть. Оказывается, даже Кассиопея Рассел не выдержала муки жизни и покончила жизнь самоубийством.
- Я люблю тебя, - сказал Сириус перед тем, как стал черно-белой кляксой. - Я буду любить тебя всю жизнь и даже после, моя маленькая принцесса.
Я знаю, во мне что-то сломалось. Не просто сломалось. Разрушилось, превратилось в порошок, сдалось, перегорело...
Что-то перегорело, да.
Я перегорела.
- Эмили, - ко мне подошла Гермиона с еще одним одеялом. Ее глаза все еще были красными от слез, и она сама выглядела не самым лучшим образом. - Я... я принесла тебе одеяло.
Я улыбнулась ей. Я не могла ей не улыбнуться.
- Спасибо, Гермиона, - сказала я мягко, ласково, словно с котенком разговаривала. - Садись рядом.
Она села рядом со мной и крепко меня обняла.
- Ты была мертва, Эмили, - прошептала Гермиона, всхлипнув. - Ты не дышала. Твое сердце не билось. Целых полтора дня. Как такое возможно, скажи мне? Как такое может быть?..
- Чудеса, - ответила я, осматривая людей из-за плеча Гермионы. - Безумие. Волшебство. Есть много объяснений, скажу тебе. Но самым правдоподобным кажется, что я очень-очень везучая.
- Это безумие.
- Гермиона, - серьезно произнесла я, убирая кружку с чаем в сторону, - мы колдуем деревяшками, летаем на метлах и взываем порой к мертвому чуваку с огромной палкой. Конечно же, мы безумные и вокруг нас творится самое настоящее безумие, но от этого мы становимся только умнее. Знаешь, почему? Потому что безумцы всех умнее. И, думаю, поэтому все волшебники в возрасте такие стремные - они просто безумцы старого поколения. А мы нового, поэтому совсем немного адекватные.
Гермиона смотрела на меня долгим взглядом, как психолог при осмотре пациента.
- Ты такая безумная, я прямо не могу, - улыбнулась Грейнджер. - Именно поэтому я тебя и люблю. Ты очень умная и чертовски безумная.
Я обняла ее, и только потом увидела Тома рядом с Геллой. Они переговаривались и выглядели чертовски счастливыми.
Я умерла. А потом воскресла. Внутри меня что-то перегорело. Но я буду счастлива, в моей жизни больше не будет боли и страданий. Я буду счастлива каждое мгновение своей долгой жизни и умру в восемьдесят лет в своей кровати рядом с Томом. Моя жизнь будет полна всяких радостей, приключений и бунтарства. Жизнь всего одна и не стоит ее тратить на какие-то пустяки и мелочи.
Отрывайся по полной, так сказать.
Я улыбнулась Тому, и уже мысленно согласилась на то, чтобы провести всю свою жизнь рядом с ним.
Другого мне и не нужно.
Гермиона оторвалась от меня, к нам подошел Гриндевальд.
- Моя милая, - произнес он на французском, - я так рад тому, что ты осталась с нами. Ты подпортила речь этого старика, это выглядело очень смешно.
Да, действительно.
Я проснулась как раз на том моменте, когда он говорил речь про мою смелость и отвагу. Я так резко вскочила из гроба, хватая воздух ртом, что бедный старикашка испугался, как и весь народ, оплакивающий мою кончину. Скажем так, я устроила миру прекрасные новости о том, что от Авады Кедавры можно воскреснуть, что я на самом деле Избранная и что я немного люблю эффектность (вот это была небольшая ложь, потому что я любила эффекты в мере, а не с размаха).
- Я по-другому не могла, - слегка усмехнулась я, закутываясь в плед. - Ты... Как ты себя чувствуешь, Гелла?
- Это ты меня спрашиваешь? - удивился он, подняв брови. - Я должен спрашивать тебя после такого, а не ты меня.
Я промолчала. Чувствовала я себя разбито. По-настоящему разбито.
- Я вижу, что не очень ты себя чувствуешь, - продолжал Гриндевальд. - Но мне все-таки хочется, чтобы ты сказала мне о том, что видела.
Вот дерьмо.
- Ладно, - вздохнула я. - Что ты хочешь узнать?
- Я был прав.
- В чем? - не поняла я. - В чем ты был прав?
Геллерт начал выразительно двигать бровями, опустив глаза к мой цепочке на шее. Она холодила кожу и, как я поняла, ее на меня надел сам Гелла, когда я лежала бездыханной в гробу. Знак Даров. Даров Смерти.
Я закатила глаза.
- Это другое!
- А вот и нет, - весело проговорил Гриндевальд. - Это как раз-таки то, что нужно.
Вздохнула я еще раз, Гелла в ответ вздохнул также.
- Что ты видела?
- Хогвартс.
- Хогвартс? - переспросил он. - А ничего другого не было?
- Только Хогвартс.
Да, Хогвартс был таким ярким и прекрасным, намного лучше, чем теперешний, разбитый и разрушенный, побитый войной. Но я все же верила, что все вернется на круги своя, хоть и с трудом. Я знала, что многие не смогут оправиться от ран, что получили здесь, но надежда есть всегда. Так мне сказал Сириус и в это я верю.
- Я видела всех, - продолжала я тихо, чтобы слышал только Геллерт. - Я видела маму, отца, Сириуса, Тонкс, Ремуса, Невилла, Мередит... Они были как будто рядом. Они и были рядом, по сути своей. Они показывали мне такие чудеса, Гелла. Такие чудеса! Но потом, когда мы с Сириусом отошли в сторону, чтобы серьезно поговорить, я подумывала о том, что мне нужно... нужно остаться там, чтобы больше не чувствовать боль. Ее было чересчур много в моей жизни. А потом вдруг все резко поменялось, словно перевернулось, и я передумала.
Я передумала только из-за слов Сириуса.
Только из-за правды в его словах.
- Я надеюсь, - сказал он, - что ты не станешь делать поспешных выводов, милая, потому что они чаще всего приводят к неизбежному. Не перебивай меня, солнце, я знаю, что говорю, словно старый дед из философских книг. Но, Эмили, мы все здесь - я, твои родители, Ремус, Тонкс и твои друзья - не по своей воле. Сколько бы дерьма в жизни не было, жизнь остается самым лучшим, что у тебя есть. Ты думаешь, что здесь не будет тех ужасов, что были там, но это не так. Боль, разочарование и скорбь будут преследовать тебя и здесь. Больно будет от осознания того, что не можешь сделать что-то со своими друзьями, помочь им. Разочарование от каждого их поступка, ведь ты же знаешь, как сделать правильно, но не можешь сделать им хоть что-то, потому что ты умерла. Скорбь будет приходить к тебе каждый раз, когда твои друзья, приятели и просто знакомые умрут и ты встретишься с ними здесь. Эмили, здесь не будет жизни, не будет счастья и покоя. Я бы отдал все, чтобы вновь оказаться живым. Я бы отдал все, чтобы ты передумала. Чтобы ты была живой, а не мертвой. Быть мертвецом - это ужасно. Поверь мне. Пожалуйста, сделай свой выбор не от фонаря, а обдумав его. Прошу тебя.
Тогда я всерьез задумалась обо всем. И выбрала. Решила, что можно пожить, а если не понравится, то можно вернуться к ним.
Но сначала я заживу.
От души заживу.
- Я хотела попытаться жить, Гелла, - прошептала я. - Я хочу жить. Но только так, как считаю нужным. Я буду жить, буду учиться, буду отрываться... Я буду просто Эмили. Ладно?
- Прекрасно, - согласился Гриндевальд. - Но для меня ты будешь принцессой.
- Естественно.
- Мне кажется, тебе пора идти, - заметил он, приподняв левую бровь. - Знаешь, я очень люблю темную магию, захват мира и Норвегию.
Норвегия.
Ясно.
Я улыбнулась.
Теперь-то мне не нужно думать о будущем волшебного мира.
Теперь я могу подумать о своем будущем.
Бессмертный подошел ко мне, снял свою шапку-ушанку, показав миру черные кудри, склонил голову и во всю глотку заорал на родном русском:
- ГОСПОДИ, ПРИНЦЕССА, ДА ТЫ КАК ИИСУС, ТОЛЬКО КРАСИВЕЕ! ИИСУС, МАТЬ ТВОЮ!
Мы с Геллой рассмеялись. На нас начали коситься, как на умалишенных, но при этом они улыбались.
- Ты только что назвал меня Иисусом? - спросила я, отсмеявшись.
- Да ты только что из мертвых восстала! - невозмутимо ответил Бессмертный. - Такое делал только Иисус! Поэтому никаких возражений, мы с Геллой тебя прикроем, поэтому вали поскорее.
Я улыбнулась им обоим.
Сириус сказал то, что навсегда изменило мое мнение:
- Лучше же умереть с полным осознанием того, что все в мире живых хуево, а не от того, что какой-то лысый уебок решил, что убивать младенца - хорошая идея. Жалеть ты будешь в любом случае, Эмили. В любом случае.
Но когда я уходила из Большого Зала под мантией-невидимкой к Тому и Норвегии, я надеялась, что не буду жалеть о своем выборе. Я очень сильно надеялась. Очень.
Но жизнь была, есть и будет непредсказуемой, как и я сама.
Том крепко обнял меня, мы переместились в Норвегию и я крепко поцеловала его на берегу моря.
- Я больше не уйду, обещаю, я больше не буду умирать, - пообещала я. - Я не брошу тебя, Том.
Это обещание стало крепче любого Непреложного Обета.