Реакции Токийские Мстители

Такеоми Акаши

 — Каковы оправдания?

Его руки ложатся на твои бедра, рисуя на них параллельные друг другу линии, что тут же растворяются прямо на коже. Такеоми едва сдерживается, чтобы не перевернуть уж больно податливое женское тело спиной на постель, нависнуть сверху и...

— Никаких.

Склоняет голову набок, с притворным осуждением смотря в прищуренные глаза с длинными ресницами, а потом, выдыхая носом, цокает и отворачивается.

— Ну так не бывает.

— Бывает, — ответ следует моментально, и собственный голос кажется слишком мягким, подобно шелку на ощупь. — Ну как я могу оправдать свою любовь? Просто моя метка у тебя на шее. Смотри.

Ты привстаешь, сдвигая волосы в сторону и открывая вид на точеную шею, попутно давая возможность Акаши снова посмотреть на то, чем он наградил тебя всего часом ранее.

— Есть ли у тебя право судить меня, святой отец?

Такеоми не успевает и моргнуть, как ты оказываешься на его не прикрытых ничем бедрах, с гордостью осматривая свежеоставленный засос на шее парня.

— Я бы сказал, что да, но теперь я хочу еще. — Его баритон непозволительно ласков с твоими барабанными перепонками, прямо как и сам Акаши-старший, что буквально призывает тебя прилечь на его торс и почувствовать циркуляцию крови в артериях. — А еще я вполне не прочь стянуть с тебя костюм монашки, дочь моя.

Широко распахивая глаза, ты хватаешь первую попавшуюся подушку и, не церемонясь, прижимаешь ее к лицу парня, который уже и без того не может контролировать смех, так и рвущийся наружу.

— Ладно-ладно, прекрати, — говорит, выдыхаясь вконец, и отбрасывает несчастную подушку в сторону.

Несколько перьев летят наверх, и одно приземляется на голову Такеоми, довольно прикрывшего глаза. Опять двигаясь ближе, ты берешь кремовое перышко в ладонь, а затем, смеясь, подносишь к носу ничего не подозревающего парня, прекрасно зная о его ненависти к щекотке.

— Сучка, — цедит и все же следует изначальному плану — переворачивает тебя на спину и ложится сверху, лишая всякого права на передвижение.

Даже рукой не шевельнуть!

— Спи. Завтра выходной, и я хочу свозить тебя куда-нибудь.

Улыбаешься, потому что он все-таки помнит. Помнит то, как ты горячо любишь путешествия и как сходишь с ума по его инициативности, которую он показывает от мизерных мелочей до самых крупных решений. Как, например, предложение тебе сердца — пока без руки — и заодно совместного проживания под одной крышей.

— Я так люблю тебя. — Прижимаешь его к себе плотнее, украдкой поглядывая на то, как его нос утыкается в твою грудь, вдыхая сладкий аромат гладкой кожи.

В ответ он мычит что-то нечленораздельное, схожее с «я люблю тебя больше», и ты более чем довольная все же вытаскиваешь руку из плена и зарываешься кистью в аспидные волосы, прикрывая потемневшие от недостатка сна веки.

Что это? Нирвана? Панацея? Может, просто любовь? Из этого списка ты без лишних сомнений ставишь химерическую галочку напротив третьего пункта, наконец понимая, что спать можно со спокойной душой.

Уставший за последнее время, Такеоми засыпает без проблем, оставляя тебя в бодром здравии — пока ненадолго — одну.

Правда, так кажется только на первый взгляд.

Такеоми поднимает голову, смотря на разинутые очи напротив, и, меняя позицию, возвращает корпус на постель, в этот раз прижимая твою спину к своей груди.

— Давай, я не шучу.

И не повиноваться сложно, когда он настолько серьезно говорит что-то о твоем здоровье. А потом понимает — не слушаешь. Остается последний козырь в рукаве:

— Угомони свою задницу и спи. Если любишь меня.

А любишь очень, поэтому:

— Сплю. И ты спи.

Завтра, когда он будет на байке показывать окрестности другого города и, возможно, еще раз попытает удачу научить тебя водить, ты снова сотню раз скажешь, как сильно любишь его. А он, улыбаясь, будет целовать тебя до головокружения и потери пульса, потому что тоже любит.

Очень

А теперь — спать.