Реакции Токийские Мстители

Ран Хайтани

   — Я хочу либо выпустить кому-то первому попавшемуся кишки, либо трахнуть тебя. Без промедлений. — Озлобленность Рана еще никогда ни к чему хорошему не приводила, а сейчас она и подавно играет роль антагониста в голове уставшего мужчины.

Он устает, устает не по-детски. Только говорить все равно отказывается, отмалчиваясь и скрывая весь груз проблем за полуухмылками и приоткрытыми глазами, так и говорящими: «Не лезь туда».

Но сегодня черти все же покинули омут, и стало немного... не по себе от этого. Кулаки то сжимаются, то теряют форму, сплетение вен на бледном тылу ладони выделяется еще сильнее, и взгляд его горит чем-то недобрым.

Но выбор все-таки очевиден.

Ран каждый день приходит домой, но он, кажется, не совсем понимает, в чем ты так нуждаешься. С шести до шести он запирается в кабинете, разгребая все то, чем с ним поделился Хаджиме, а потом засыпает в неудобной позе, наутро обнаруживая адскую боль в районе шеи.

Только он привык, а тебе привыкать не хочется.

Ты так сильно соскучилась по нему, что подобный выпад со стороны Хайтани сначала показался... показался.

Приходится переспросить:

— Мне померещилось?

— Нет.

— Что случилось?

— Я очень сильно хочу тебя. — Ты цокаешь. Он прекрасно понимает, что не такой ответ ты ждешь, но увиливать от вопросов у него, видимо, в крови на пару с братом.

— Ты злой.

— Я возбужденный. Это разное.

Злой, значит.

— Давно ты стал промышлять некрофилией? — Последняя капля, после которой воображаемая чаша весов перевешивает другую, рушась набок с громким металлическим лязгом.

Хайтани встает с иссиня-черного кресла, подходит ближе и, долго не церемонясь, подхватывает тебя на руки, вслепую выискивая выход из темного помещения.

— Ты не оценил мою шут... — Намек на фразу, сказанную двумя минутами ранее, тонет в сухих губах, с невиданным отчаянием впившихся в твои собственные, кажущиеся ему на данный момент чересчур болтливыми.

Может, после секса он будет немного сговорчивее...

Ноги ударяются об ступеньки лестницы, тело периодически прижимается к голым стенам, не в силах противостоять экстазу, а руки начинают свое дело раньше положенного, расстегивая идеально выглаженную белоснежную рубашку на мужском стане.