Реакции Токийские Мстители

Такеоми Акаши, Шиничиро Сано и ты

   Быть меньше, чем ничто, уже вошло в такую привычку, о существовании которой даже не задумываешься. Это когда знаешь, что при любом раскладе выберут не тебя, а кого-то другого, и даже не кого-то, а вполне себе определенного человека.

— Ну-у, не дуйся! — Сано чешет затылок, улыбаясь подобно дураку во весь зубной ряд. — Мы с тобой еще встретимся, а на меня она может обидеться. Да и порадовалась бы за друга, мелочь.

И действительно же радовалась — друг все-таки, самый близкий, любимый и замученный провальными попытками связать себя отношениями.

А потом почему-то перестала. То ли Такеоми с его неудачными шутками о твоей, оказывается, влюбленности попал в самое яблочко, пока вы оба даже не подозревали о ее наличии, то ли... Да и нет никакого второго «то ли», шрамированный как никогда прав: любишь ты его очень, но встревание в чужие отношения ради счастья своего, которое еще и было бы под большим вопросом, стало бы верхом эгоцентризма, а прослыть такой совсем не хочется.

И приходится блуждать по той обочине, куда сбросили не только тебя, но и тех, кто был Шиничиро когда-то тоже очень дорог, но теперь такой планки лишились.

— Она потрясающая! — с горящим взглядом говорит, заваливаясь в твою квартиру, и ты с дегтярной горечью понимаешь, что стоит все-таки тихонько украсть у него ключи — чтобы опять не пришел.

— Да?

— Конечно! Не вру.

Он снова мечтательно улыбается, пока смотрит на тебя в упор своими честными глазами, которые не скрывают абсолютно ничего. И снова норовит стать так больно, как это обычно и бывает.

— Я рада за тебя.

Шиничиро слеп, Шиничиро немного глуп, Шиничиро неисправим и наивен. Но нести эту тяжесть на душе несколько легче, когда ты видишь осуждающие взгляды трио из квартета, которые на удивление строги и говорят прямо: «В обиду ее не дадим».

Но вслух не говорят ничего — не решаются. Да и как можно говорить что-то тому, кто сходит с ума от счастья и любви разом? Терпеть, нельзя вмешаться — уже как жизненное кредо.

Шин уходит домой, а ты понимаешь: как раз за эту наивность и глупость ты в него, похоже, и влюбилась, потому что других причин как-то не находится, если хорошо подумать. И это чувство давит, знаешь же — нельзя, но на что-то да надеешься.

«Я жить так больше не хочу», — как-то затвердила израненная женская гордость внутри, пытаясь через боль достучаться до своей обладательницы, и вроде как даже получилось.

Начинаешь понимать, что так больше нельзя.

Сано Шиничиро — он не твой.

Сано Шиничиро — он чужой.

Его обнимали, обнимают и будут обнимать чужие руки, шею и губы целует та самая, которая так искренне его любит, отчего становится неимоверно стыдно за свои отчаянные греховные пожелания ей сгинуть, изредка мелькавшие в раздраженной голове.

А потом...

— Поцелуй меня, — он говорит размеренно, пока руки покоятся на твоих бедрах уже давно по-собственнически.

И целуешь. Так, как хотела, находя в этом свое новое умиротворение. Чувствуешь, как ком изнутри рассасывается, отпуская и позволяя вздохнуть полной грудью. Впервые за долгое время.

Такеоми думает, что он для тебя — замена Шиничиро. И в какой-то степени он прав, только вот они совершенно разные. Полярные противоположности, которые по всем законам жанра обязаны были притянуться друг к другу. Шиничиро — это когда ты в продолжительном поиске, который в результате приводит тебя к собственному сокровищу, а Такеоми — однолюб.

Наверное, именно поэтому он так легко позволяет тебе целовать себя и принимает это как данность — так получилось.

Ты не видишь в нем того, по кому воздыхала так долго. Его шрам теперь кажется особенным, тем, на что ты ранее никогда не смотрела с другой стороны, а лишь глупо и отчасти цинично шутила, мельком вспоминая об истории его получения. Такеоми держит тебя крепче, и спина у него надежнее. Так видится.

Путаешься, но не хочешь делать больно ни себе, ни ему. Просто не понимаешь, как так произошло, что сейчас Такеоми — тот, на кого устремлено твое внимание. И тебе по-настоящему жаль, что он изначально не был тем, за кем ты пошла бы в самое пекло, не раздумывая при этом.

— Прости меня. Я не видела ни черта вокруг.

Он жмет плечами и улыбается почти искренне, прижимая давно любимое тело ближе.

И если бы ты знала раньше...

И Шиничиро уже не звонит.

И внутри больше ничего не теплится при упоминании светлого имени, как в былые времена.

— Я прощу.

— Спасибо, — вырывается необдуманно. — За то, что помог.

Он кивает, с таким нужным теплом смотря на твое исхудавшее лицо и надеясь на лучший исход в этом романе.

Иначе ведь нельзя?